Александр Колотов - Из рукописей моей матери Анастасии Николаевны Колотовой. Книга 2

Бывают в жизни человека такие минуты, когда ему очень тяжело, невыносимо тяжело от горя. Вдвойне тяжелее, если нельзя разделить с кем-то это горе. И тогда приходит желание забыться, любой ценой забыться. Вот он и забывается «любой ценой», согласно своему развитию и культуре, один в вине, другой в боге, третий в полной отдаче любимой работе, четвертый в паломничестве куда-то или ещё в чем.

Всё объясняется физиологически: нервной системе от перенапряжения нужен отдых. Плохо, что мы не обращаем внимания на эту сторону жизни, и нет у нас мест, где бы можно было просто забыться, забыться без бога, и вина. Человеку надо бывает посмотреть на своё горе со стороны. Четвертого июня в Красногорье встретила В.Г… Даже не заметил меня, как козявку, какую, не заслуживающую внимания, хотя знает о моём отношении к нему. Правда, очень вежливо, даже за руку, поздоровался, когда его окликнули. Горечь, обида, слёзы….

Я всегда старалась не плакать при муже и детях, как могла, сдерживалась. А тут не могла сдержаться.

— Ну, чего ты опять тень наводишь? О чём опять? Кто обидел, что ли, тебя?

— Нет, просто так. Ты не обращай внимания, пройдет.

Огорчённый, муж лег в постель. Легла и я. А слёзы, горькие слёзы бегут, не унять.

— Ну, кто тебя, кто? Успокойся, не плачь.

Я прижалась к нему:

— Погладь меня, погладь….. Ой, Петя, тяжело мне….

Как мог, успокаивал меня и гладил, гладил, ласкал, как маленького ребенка.

— Не отпущу я тебя больше в Красногорье.

— И не отпускай. Тяжело мне там быть. Больше я сама не поеду.

Тяжелый груз обиды спадал с души под ласками мужа. Дорогой мой Пётр, ты по-своему любишь меня и жалеешь. Родным и я считаю тебя. Сейчас ты можешь быть спокойным: никого не будет в моей душе. Это была последняя минута прощания с тем, кому долгие годы принадлежала душа. Тяжёлая минута. Была минута обиды, но не прощания!

Поняла, что для него я — совершенно посторонний человек, не заслуживающий его внимания. Ничего не затронуло его души. О, она крепко сковала его барством и довольством жизнью. Ну, а письмо и беседы с ним скоро забудет, забудет совсем, как начисто забыл своё безграничное уважение ко мне в бытность в Валамазе, забыл уже через два года после ухода от нас.

Да, он вежлив, тактичен, в меру внимателен к людям, не изменили ему эти качества и в отношении ко мне тогда, когда пришла к нему. Но разве мало людей, имеющих также хорошие качества? Даже ещё лучше.

Ну а письмо? Это просто средство вылить всё оставшееся в душе после ухода его из неё. Вот отправила его, и совершенно спокойна.

Да, он ушёл из души, из жизни моей, ушёл окончательно и бесповоротно. Так ли? Я не вольна была в чувстве к нему, не вольна и в уходе этого чувства. Всё это делалось как-то само собой.

Мне всё равно, ответит он на письмо или нет, даже лучше будет, если он не ответит. Тогда это будет подтверждением моих выводов. Душевное равновесие и так восстановилось. Ответ может опять всё нарушить. Не хочу. Для меня он стал просто хорошим человеком, руководителем совершенного типа.

Стала ли я беднее душой после всего пережитого? Нет. Стала ещё богаче. И жизнь сегодня снова улыбается мне и солнцем, и свежим воздухом, и изумрудом древесной листвы, и маленьким нежно бархатным темно-фиолетовым глазком, что, наверное, нарочно старается украсить мир своей красотой.

Теперь это уже история. Я смотрю на нее со стороны и осмысливаю всё. Как всё началось? Сначала была дружба. Постепенно В.Г. заполнял душу и заполнил её целиком, до отказа. Это ещё в школе.

Большое, светлое, чистое и тёплое чувство родилось в душе, чувство, которое, наверное, называется любовью, большой человеческой, всё заполняющей и всё объемлющей любовью (сейчас я уже не боюсь признаться себе в этом).

Я вполне довольствовалась его добрым ко мне отношением, большим уважением и пониманием. С отъездом его чувство не умерло. Оно жило, согревало, было эти годы. Мне всегда казалось, что он хотя изредка вспоминает обо мне с теплотой. И раз за разом я убеждалась, что этого нет, но всё не верила, всё находила оправдание каждого его неуважительного поступка по отношению ко мне. До последнего случая. Тогда я поняла, что он давным-давно начисто забыл обо мне, о своём отношении ко мне, о моём ко мне и никогда не вспоминал даже.

Его выражение: «Что ей заслуженную, что ли надо? — окончательно убедило меня в этом.

С этого началась гибель большого чувства. Отбросив гордость и самолюбие, всеми способами я бессознательно бросилась спасать его, потому, что мне с ним было легко, хорошо жить. Тут и родилось и письмо, и телефонные звонки, и всё остальное.

Чувствуй бы он тоньше, сумей бы до конца понять меня, отнесись бы сердечнее, любовь моя была бы спасена и жила бы она до конца дней моих, согревала бы и радовала меня. А он нет. Письмо прочитал «с удовольствием» и только, хотя это был крик души. И вот последний самый случай. Даже после всего он не замечает меня, как букашку, каких много ползает по земле.

Чувство умерло, может просто заглохло. Последнее письмо, посланное сегодня, уже наполовину искусственное. Просто как последняя вспышка огня. Вспыхнул и погас. Отправила и забыла даже, что отправила, и ответа не жду. Неправда, очень ждала. Теперь тело принадлежит одному человеку, а душа….душа всем людям!

Беднее я от этого буду или богаче, не знаю. Как это будет отражаться на жизни, тоже не знаю, как не знала сначала, что за пустота вдруг в душе появилась тогда и как она отразится на жизни. Странной и необъяснимой показалась она мне тогда, а сейчас уже я поняла, что так почувствовала я начало гибели моего чувства.

С ужасом думаю сейчас, что могла бы не выдержать, что могла бы рассчитаться с жизнью. И, пожалуй, радуюсь, что выстояла, что не беднее чувствую себя, а богаче. И…да здравствует жизнь! Осталось ли что-нибудь в его душе от этой истории? Вероятнее всего ничего. И он скоро так же начисто, как уважение и дружбу со мной, забудет её и не вспомнит. Стоит ли отягощать память ненужными воспоминаниями!

А я? Буду ли я вспоминать об этом? Конечно! но вспоминать так, как вспоминаю других людей, которые были мне когда-то близки, вспоминать время от времени.

Как хорошо, что Петя в ту ночь ни разу не сказал мне неласкового слова, не одёрнул меня, как бывало раньше, своим: «Перестань, я спать хочу». Только успокаивал и ласкал, гладил. Снимал груз недовольства жизнью, сам того не зная. С той ночи он будто сразу придвинулся ко мне, стал ближе, роднее, дороже.

Телефонный звонок (не утерпела):

— Получили?

— Получил.

— Ну и ответите?

— Да, разумеется.

— Ой, пожалуйста. Очень прошу.

— Сделаю, сделаю.

А меня охватывает безудержная радость. Хочется петь, прыгать, как маленькой, делать что-то хорошее, доброе. И все-таки так, как было, чтобы один в душе, чувствую, не будет.