Александр Колотов - Из рукописей моей матери Анастасии Николаевны Колотовой. Книга 2

Нового директора Троегубова Г.А. рабочие пока одобряют. «Не пьёт. Старается», — говорят о нём.

К красотам природы в праздник приобщиться не пришлось.

Сагида Мих. «торжественное» совещание в честь первого мая предлагает провести у них. И я в первый раз в жизни не иду на торжественное совещание в клуб. И право же, не раскаялась в этом.

Нет, даже старая форма проведения торжественного совещаний уже надоедает, как изо дня в день подаваемая однообразная пища. Такой радостный праздник и как-то хочется отмечать его по радостному.

Снова за столом сидим вместе с З.З… Впрочем, с некоторых пор он стал относиться ко мне более уважительно.

Кроме нас и Галимовых здесь Куклины и Касимовы.

Солидно и торжественно поднимаем первую стопку. Я пью по глотку, каждый глоток, заедая закуской. Мужчины уже опрокинули по третьей. Выпили и женщины свои стопки. Волей — неволей пришлось и мне осушить свою винную ёмкость. Наливают вторую. С этой справляюсь значительно быстрее.

— Ну, давайте выпьем, — просит хозяйка. — Анастасия Николаевна, я вам сегодня объявляю выговор.

Но тут взгляд её подает на уже опростанную стопку. Она даже поперхнулась от удивления, но быстро нашлась и договаривает: «благодарность!» Мы с Раей Касимовой давимся от смеха. Вообще «торжественное собрание» прошло в «деловой» обстановке. Шутки, смех и песни не прекращались целый вечер. Весело!

Человеку должно быть нужна такая разрядка.

Первого Мая — «День пенсионера» у Бёрдовых. Мне больше хотелось, конечно, к Берестовым продолжить начатое «чаепитие». Но это постоянно стоящее в памяти горестное: «Кому мы нужны», сказанное как-то К.А., ведёт меня в другую сторону, и я уже, как обречённая, приготовилась чинно сидеть за столом и вести неторопливый разговор о курах, картошке и разных семейных делах.

Выручает Н.Д… Большой любитель поиграть в карты он и нас при моей активной поддержке организует для отчаянных сражений в карточных боях. Впрочем, они приобретают форму довольно приятного времяпровождения. Н.Д. с удовольствием принимает дам, которых я с неменьшим удовольствием ему посылаю, он меня ухитряется через двух человек заставлять принимать королей.

Н.Д. — жизнерадостный, бодрый. Его никак не назовешь стариком, несмотря на его 71 год. Рассказывает он увлечённо. Любит пошутить и посмеяться. С ним интересно.

Испортил всё Перевощиков И.А… Я не люблю его, как и остальные присутствующие. Вечно пьяный, замызганный, с неприятным смешком, он едва ли у кого вызывает симпатию.

Пришел к Б. вероятно просить денег на водку. К.А. заперлась. Он долго стучался, упрашивая открыть. Я выхожу к двери, стараюсь убедить его, что дома никого нет. Не верит. Тихонько рассуждаем о том, как может человек дойти до такой низости, чтобы вот так нахально ломиться в дверь туда, куда тебя не хотят пускать.

— Неужели мы с вами доживём до этого? — обращается ко мне с вопросам Н.Д.

— Нет, мы с вами не доживём до этого, — отвечаю ему.

А сама вспоминаю, как вот так же однажды стояла у закрытых дверей…. Не пьяная и не за деньгами пришла я к тем дверям. Пришла за советом, за хорошей беседой, и передо мной вот так же захлопнули двери….

Невыносимо тяжело об этом вспоминать.

Н.Д. заметил моё настроение.

— О чём вы задумались, Ан. Ник.? — спрашивает он меня.

— Да так, просто, ни о чем. Думаю вот, долго ли он тут простучится.

Г.Ф. и К.А. тщательно избегают разговоров о В.Г. со мной. Чудаки! Как будто что-то может измениться в моём отношении к нему! Но странное дело: чем тщательнее они делают это, тем большая неприязнь растёт за это к ним.

Они добрые, хорошие, уважительные люди, я уважаю их и все-таки сейчас ходить к ним просто себя заставляю. Что-то искусственное появилось в отношениях к ним, охраняют своего сына от меня, как будто от какого-то недостойного человека, как будто моя дружба с ним может унизить его. И мне горько, бесконечно горько от этого.

Откуда бёрется вдруг это ощущение душевной пустоты и усталости? Словно бы и солнце снова после долгих дней ненастья освещает неуверенным светом сквозь тонкое марево разбухшую землю, и молодая зелень начинает пробиваться сквозь прошлогоднюю траву, а на душе тоскливо. Может потому, что живёт она вместе с теми, кто сошёл в могилу, и ни с кем из живущих ей не согреться. Папа, Ава, Алёша…. Вас нет больше на земле. Алёша, ты последний ушёл от меня. Сколько задушевных разговоров и жарких споров было у нас!

Передо мной твоё письмо:

«Что уж ты так загоревала, затосковала? На твоём бы месте я ещё песни пел. Да и не слишком ли рано тосковать-то? До конца года доработать сначала надо, а там и восхода нового пенсионного солнышка дожидать. Или вернее встречать. Силы будут, здоровье будет и дело найдется. У тебя ещё чуть-чуть опробован писательский талант. А ведь это может быть широким полем деятельности. Мне очень захотелось описать частички жизни, в которой мы живем, да не хватило стремления и здоровья…. Состояние моё такое, что долго не протянуть…. На этом можно подводить печальный конец. И всё же нет! Сдаваться рано. Пока ходит в жилах кровь, пока бьётся сердце — сдаваться рано. Пройдёт и недуг, и отдышка, и жизнь снова потребует перемены твоего отношения к ней. Пусть у меня меньше шансов выглянуть в большой свет сквозь дырья жизни и сказать своё последнее: мы были живы. Да, Тася, мы имеем право сказать это, потому что жили и боролись. Пусть у тебя не хватило сил справиться с рутиной мещанства. Но ты пробовала как никто другой из посёлка. Ведь это было….. в нашей жизни было то, что не было в жизни многих…. Нам спокойная жизнь не может и сниться. И это неплохо…. Не унывай, что у тебя нет темы в настоящее время. Жизнь идёт, и темы интересной деятельности может придти ежедневно, ежечасно. Моё состояние здоровья хуже твоего. Сердце работает плохо, и жизнь висит на волоске. Многого я за свою жизнь не сделал….»

Эх, Алёша! Много мы спорили с тобой о Советах. Я бы доказала тебе, что была права. А сейчас я одна. Ни поспорить, ни поговорить не с кем. Редко в моей жизни бывает праздник: хороший, здоровый спор.

Через два с половиной месяца после этого письма тебя не стало…. Но тебя я буду хранить в душе своей до конца своей жизни. Буду снова и снова читать письма твои. И через многие годы, через всю жизнь свою буду черпать из них, твой призыв: «Не хандри! Не тоскуй! У тебя ещё есть силы. Ты ещё можешь найти себе дело, можешь делать».

Впереди выборы. Ты руководитель агитколлектива. Работай и не хандри!

… Ясный, солнечный, летний день. Я стою на дорожке какого-то сада. Низко склоняются ветви лип и берёз, опушённые только что распустившимися молодыми листочками. А рядом стоит он. Мы рассматриваем полупрозрачную ткань липового листика, пронизанную тонкими жилками, сравниваем с берёзовым листочком. Мне снова тепло, хорошо. Нежная песня, как серебреный колокольчик звенит в душе…. Чудесный сон! Я просыпаюсь, а в душе ещё продолжает звучать эта песня.