Александр Колотов - Из рукописей моей матери Анастасии Николаевны Колотовой. Книга 2

Как неожиданно вдруг — будто совсем незначительный разговор заставляет по-новому посмотреть на свои желания и мысли. Вот сама не заметила до этого разговора за собой, как свернула вдруг в сторону, а он заставил снова выйти на широкую колею своего жизненного пути.

Начну сначала.

Пришла Любовь Андр. и рассказала, как отмечали день рождения (50-летие) Галимова З.З.

— Много народу было, — рассказывала она. Всё начальство посёлка они пригласили, ни одного не обошли.

— И Такаев Ю.А. был? (начальник лыжного цеха).

— Был.

— И Троегубов Г.А. (директор завода) был?

— Был и он. Да, в общем, все, кто занимает пост.

Да, у Галимова З.З. друзья все, кто занимает пост. Интересно, как бы он стал относиться ко мне, займи бы я тоже пост? Вот в чем наше с ним главное разногласие: он уважает всех, кто занимает пост. Для меня друзья, уважаемые мной люди все, кто честен, добросовестен, прям, человек, активный, трудолюбивый, вообще, (не только за деньги), друг каждый, для кого ленинизм стал его убеждением. Особая симпатия у меня к простым людям труда, особенно творческого труда, вот таких, как Геннадий Меньшиков (о нём у меня будет статья), Кропачева Дуня и другие.

И к руководителю уважение, если он не зазнался, не требует много для себя, заботится о тех, кто вверен ему.

После разговора проснулась, нет, не проснулась, просто заговорила вдруг моя партийная совесть:

— Ты хочешь стать председателем Поссовета, признайся Анастасия Николаевна, хочешь. Хочешь, чтобы встать выше по положению всех этих Обуховых, Галимовых, Янкиных, Зайцевых, всех, для кого твоя идеология так же далека, как небо от земли, хочешь, чтобы торжествовать над ними. Видишь, в тебе опять начинает шевелиться червь честолюбия. Заглуши его и честно скажи, сможешь ли ты дать людям больше, чем ты знаешь, будучи на этом посту. Сможешь ли показать пример бескорыстного служения им? Вот ты вступаешь в борьбу со злом, вступаешь не за деньги, и они видят это, вступаешь, не боясь испортить с кем-либо отношения, сказать прямо, защищаешь справедливость не ради собственной корысти, собственного благополучия и собственного положения в обществе, а ради её торжества на земле, и люди видят это. Не по обязанности, а по долгу человека делаешь ты сейчас все, не получая за это ничего лично для себя и не требуя ничего за свой труд.

А потом, когда ты станешь председателем, не посмотрят ли люди на всю твою деятельность, как на путь достижения поста? О, господи! При одной мысли об этом у меня холодеет душа! Вдруг, да и обо мне скажут, что согласилась стать председателем из-за денег, как это сказали о Н.Д.

Совершенно не справедливо сказали! А обо мне ещё могут сказать, что захотела иметь пост. Так что убей, Ан. Ник. всякое желание, пусть даже самое маленькое, стать председателем Поссовета.

Живи для людей. Для тебя и рядовой дело найдется. У тебя есть смелость, честность и есть в руках самое острое оружие — умение писать. Не каждый умеет владеть пером. Ты умеешь. Вот и защищай этим оружием людей, делай так, чтобы им жилось и работалось легко.

Лучше на небольшом поле деятельности одержать победу, чем на большом потерпеть поражение.

Какое это тяжёлое дело, заниматься тем, к чему не лежит душа! Очень хотелось сегодня с утра, не свежую голову сесть за статьи, а вместо них пришлось топить печь, месить этот несносный колоб, потом с остервенением рассекать его в сочень завертывать копчёное мясо и допекать его до полной съедобной кондиции. Потом приводить к тем же кондициям сметану, которая уже начала угрожающе пузыриться, стремясь превратить свою стоимость в мёртвый капитал, пригодный разве только для помещения в сырую землю на питание растениям.

В надежде, что я смогу в перерыв между помещением в печь сырой массы и съемом её в готовом виде что-либо написать, я сажусь за стол…

…Смрадный дух дошел, наконец, и до меня и заставил оглянуться вокруг. Комната медленно наполнялась синеватым дымом. Он довольно плотной стеной уже успел повиснуть под потолком. Бросаюсь к печке и мигом открываю заслонку, обжигая пальцы и проклиная, на чем свет стоит это проклятое личное хозяйство.

«Ничего. Половину ещё можно употребить в пищу», — успокаиваю я себя.

А во дворе во весь голос горланит петух, возле которого сгрудились курочки, миролюбиво беседуя друг с другом на своём курином языке. Мой Пётр так умильно смотрит на них, что у меня появляется твёрдое намерение никогда не разлучать его с этими представителями семейства куриных.

Не получилась из меня домохозяйка, а теперь уж и подавно не получится.

Вспомнились ещё слова Тамары Андрияновны: «Вы что, хотите начать новую жизнь?». Начну, Тамара Андрияновна, начну, уважаемая, но так, что боли от этого никто не почувствует. Наоборот, всё встанет на своё место и будет всем легко.

Время от времени встаёт в сознании видение прошлого, но я тогда морщусь, как от зубной боли, и оно исчезает.

Снова начинает появляться возможность сидеть хоть изредка до глубокой ночи. А потом отчаянно спать почти целые сутки без всяких тревог и сновидений.

Начинает возвращаться здоровье, смолкают в голове кузнечики. Только беспокоит ещё шум. Но это ерунда, на которую едва ли стоит обращать внимание. Главное не в этом. Главное в том, что я снова живу и жить хочу.

Снова высоко кверху устремляется мысль, раздвигая стены дома, ломая препятствия, стремясь подняться туда, откуда видно далеко вокруг, как с той космической станции «Салют», что виток за витком наматывает вокруг нашей родоначальницы рода человеческого — Земли.

Наташа Быкова пришла снова и принесла мне подарок. Она и раньше мне порывалась что-то дать, но я решительно отказывалась.

— Наташа, ведь не ты первая и не ты последняя обращаешься ко мне за помощью, — убеждала я её. — Разве я за деньги или подарки что-то делаю? Просто хочется, чтобы всем жилось спокойно.

— Я понимаю это, — отвечала Наташа, — но я должна же отблагодарить вас чем-то за это.

— Твоё «спасибо» — самая ценная для меня благодарность, — снова и снова убеждала я её.

И вот сегодня она все-таки опять пришла с подарком. Подаёт и с мольбой смотрит на меня. Чувствую, от всей души даёт.

— Наташа, да ведь это взяткой называется. Как я людям-то буду смотреть в глаза после этого?

— А я никому не скажу. Ну, пожалуйста, возьмите. Как от сестры возьмите. Я одна. Никого у меня нет и заступиться за меня некому. Возьмите, пожалуйста, как от своей сестры.

Говорит, а у самой слёзы на глазах. Понимаю, что если прогоню её, нанесу глубокую обиду. Решаю принять подарок, с твердым намерением купить ей тоже.

Ох, как рада была Наташа! Обязательно ей что-нибудь куплю. И попробуй она не взять от меня, раз назвалась сестрой!