Александр Колотов - Из рукописей моей матери Анастасии Николаевны Колотовой. Книга 2

Чувствую, что что-то изменилось в Саше, как-то бережнее он стал относиться ко мне. Он стал уже совсем взрослый, мой Саша, ученик 8-го класса.

— Пётр, тебе трудно, наверное, со мной? Ты все один да один по хозяйству, — спрашиваю я мужа. — Но ты уж не обижайся на меня. Что сделаешь, если я уродилась такая.

— Да уж куда тебя девать?

А я и гордость мной, и сожаление, что не могу стать домохозяйкой, слышу в его словах.

Хочется, чтобы все люди увидели, узнали то, что вижу и знаю я. Доклады, беседы, лекции, статьи …

Вышла «Победа» с моей статьей о Телицыной Зое. Знаю, снова она в посёлке вызовет всеобщее обсуждение и одобрение, кроме этой злополучной Телицыной.

— Ну вот, — говорит Петя, — ещё одного врага нажила.

— Ну и пусть, — возражаю я, — зато на Зареке жители будут жить спокойно. И Наташе Быковой с Леной Шуклиной, пострадавшим невинно, эта статья — моральное удовлетворение.

— Убьют они тебя, — как что-то решённое, обречённо говорит муж.

— Не убьют, побояться. А если и убьют, пусть убивают. Не так уж страшно умереть, как ты думаешь.

— Слишком уж жестоко написано, — с неудовольствием говорит Толя.

Я понимаю, это уж Г.М. Кудрявцева, их классный руководитель, прививает им мягкотелость. Нет, я против этого. Рядом с добротой и любовью к хорошим людям должна в душе жить неприязнь и ненависть к другим, плохим. Нет, я постараюсь сделать всё, чтобы в Толе не было этой беззубости.

— А разве не жестоко было избить Лену и Наташу? Ни за что избить? — доказываю я своему сыну.

— Если бы вот так тебя ни за что избили, ты бы что, молчать стал? Если бы ровесником был, ты бы сдал сдачи, а если бы сильный тебя побил? Что бы ты стал делать? Понравилось бы тебе, если бы за тебя никто не заступился? — наступаю я на Толю.

Толя молчит.

— Вот я и заступилась за них, — говорю уже более спокойно и миролюбиво.

Нет ничего тяжелее и труднее, чем необходимость наказывать человека. Но преступника надо наказывать, наказывать во имя того, чтобы не было преступлений.

«Убьют». Что же, не исключено и это. Может трезвый побоится сделать это, а пьяный может. Недаром говорят, что пьяному море по колено. Я не боюсь умирать за дело, за идеалы, которым служу, пусть это может быть, и сказано громко.

К злу я никогда не буду равнодушна, как и к добру.

Ненавижу равнодушие и никогда не перестану осуждать его!

Как все-таки дико порой люди устраивают свою жизнь! Ясной, тёплый, солнечный, первый по-настоящему весенний день будит радость в душе, а тут — преступления. И о них надо писать и говорить. Что же, солнце ведь тоже своими лучами неумолимо сосёт снег, сгоняет его безжалостно с земли, чтобы могла дать она свежую, молодую и красивую зелень, вдохнуть жизнь в готовые принять, её ещё совсем, будто неживые древесные почки.

Какие замечательные слова:

«Истинная поэзия появляется в мыслях, в словах и в делах человеческих тогда, когда человек принимает в свою душу и берёт на свои плечи заботу о других людях, об их надеждах, об их счастье, об их благополучии». И ещё: «И я бы добавил: чем прямей и деловитей говорят люди, чем откровенней идёт речь о необходимых нашему обществу земных, практических делах, тем больше в этом поэзии».

К. Симонов «Немного о поэзии…» («Правда» от 7 апреля 1971 г.)

Вчера пришёл ко мне Арасланов Равиль, пришёл просто почерпнуть где-то уверенности в себе.

Мучается, что не может трудиться в полную силу, что, теряет интерес к работе.

Неожиданно рассказывает всю свою жизнь.

Вот заглянешь так в душу человека и совсем по-новому начинаешь смотреть на него.

Рассказывает:

«Пришёл я к Вале (его вторая жена), а сын уже большенький. Я сначала никакого внимания не обращал на него, даже не думал, что это мой сын, а он: «Папа, папа». Только когда тёща сказала: «Да больно ты ему нужен», — я спросил его: «Чего тебе, Володя?». А он взобрался ко мне на колени и всё со мной. Так потом у меня на груди и уснул. И тут у меня вроде, что в душе перевернулось. Теперь вот плачу на него алименты, вижусь с ним, признаю его своим сыном и мысли нет, чтобы не платить на него».

Равиль живёт с третьей женой, у них четверо детей. Живут, говорит, дружно. «Вот приходите к нам, посмотрите, как живём. Познакомлю вас с моей женой», — приглашает он.

Расстались друзьями. «Сразу легче вроде на душе стало», — как-то благодарно говорит он.

Просит помочь разобраться во всех его делах.

Ох, как трудно будет убедить его, что во многом и он сам виноват, убедить осторожно, не разбередив души, которая так доверчиво открылась тебе.

Ко многим сходить, со многими поговорить, чтобы сказать, в чём он прав и в чём неправ.

Какое-то материнское чувство появляется ко всем вот этим взрослым людям, что идут ко мне за помощью и поддержкой, идут за советом и чем больше их идёт ко мне, тем большая ответственность ложится на меня за их душевное спокойствие, за создание лучших условий для труда и быта.

«Очерствел душой, общаясь с людьми», — вспоминается ещё. Как можно черстветь душой, общаясь с людьми! Не понимаю. Непостижимо это просто для меня.

Часто вспоминается прошлое. Удивительным просто сейчас кажется, что представишь себе вот так человека, чуть ли не богом сделаешь для себя, а заглянешь, потом к нему в душу и ничего-то ты не увидишь в ней. Думаешь, ради чего живёт на земле человек, если он от людей черствеет?

Удивительно, как верно состояние души человека, его желания и тревоги передают сновидения!

… Я иду в группе экскурсантов по московской улице. Мне легко, свободно, хотя я плохо одета и невзрачно выглядит мой костюм, как и я сама, повязанная белым платком вкруг головы.

И вдруг я в группе замечаю В.Г., я прячусь за спины людей, боюсь, что он заметит меня, такую неприглядную и просто одетую. И мне хочется, очень хочется, чтобы его тут не было, чтобы он куда-нибудь ушел. Мне тяжело в его присутствии.

Такой ясный сон, как будто всё это происходило наяву.

Должно быть, это отражение твердого решения:

«Не надо мне больше видеть его».

Уже всё прошлое представляется чем-то незначительным и ненужным.

А в душе царит весна. Она поёт, ликует, вливает бодрость и душевную силу. И всё это в день, когда дождь размачивает только что показавшуюся землю, старается поскорее убрать остатки сникшего снега, чтобы расчистить путь новой жизни, скрытой матерью — землей, жизни, которую она скоро вспоит и вскормит. И расцветёт она на радость всем живущим и мощную силу духа вольёт в человека.

Вторую в жизни переживаю я настоящую весну.

Давно уже вынашиваю я мысль работать в «Удмуртской правде» (разъездным корреспондентом), а сегодня мне пришла мысль добиться через редакцию газеты права бывать в трудовых коллективах республики, парторганизациях республики. Какой бы богатый материал был бы у меня для моей будущей книги, будущих статей в газете! Я же хорошо знаю школьную жизнь.