Александр Колотов - Из рукописей моей матери Анастасии Николаевны Колотовой. Книга 2

— Вы в этом районе работаете? — нарушаю я молчание.

— Да, в начальной школе. Сегодня у меня первый свободный день. Знаю, что, уже через неделю-две снова буду скучать по школе, а сейчас просто радуюсь, что не надо больше сидеть над тетрадями. Проводила вот сегодня гостей и сама поехала в гости к своим дочерям. От меня вином не пахнет? — неожиданно обратилась она ко мне. — Заставили-таки и меня на прощание выпить. Ныне и вино-то какое-то некачественное пошло. Пьёшь, и только хуже от него становиться. Раньше, бывало, выпьют стопочку и веселья хоть отбавляй. А сейчас только дерутся да ссорятся, как напьются.

— Наверное, потому, что много пить стали, а не потому, что вино некачественное, — замечаю я. — Напьются, какое уж тут веселье.

— Может быть.

Мы снова погружаемся в свои думы. На память приходят слова, сказанные одним из наших заводских ребят, пытавшемся застрелиться.

— Что заставило тебя сделать это? — спросили его.

И он ответил:

— Скучно и неинтересно жить стало.

Это в семнадцать-то лет стало скучно и неинтересно! Чудовищно и непостижимо! К какому страшному оскудению чувств и желаний привело поклонение «зелёному змею».

«Скучно». «Неинтересно». Как часто слышу я эти слова не только от молодёжи. Пожилые ещё добавляют:

- Жить стали богаче, а чего-то страшно становиться, как подумаешь обо всём.

Да, чем больше распространяется пьянство, тем больше появляется страх за судьбу будущих поколений. И в этом страхе я слышу протест против увлечения алкоголем, пусть пока слабый, порой неосознанный, но я чувствую, как он нарастает, и рано или поздно приведёт к полному отрицанию наркотического опьянения.

Вот и долгожданный автобус. Я тороплюсь скорее занять свое место. Щемящей болью и грустью заполняется душа…. Нога ступила ещё в один уголок моей Родины. Что я узнала о нём? Ничего. Потому что пришла сюда со своей болью, пришла не к тому человеку. Захотелось снова побывать здесь, побывать у простых людей. Вон сколько их здесь! И среди них конечно же есть те, в ком так же, как и в моей спутнице, живёт общая боль, общая радость, общие думы и чаяния. До страсти захотелось узнать этих людей, чтобы рассказать о них всем, о людях не высокого чина, но высокой души.

И такими малыми показались свои личные переживания перед этим большим желанием!

За окном качнулись дома, заборы….

Я вернусь ещё сюда и зайду уже не в этот жёлтый холодный дом на перекрёстке улиц, в котором сохнут живые души, а туда, где бьёт ключом жизнь, рождается мысль и творчество, прокладывает себе дорогу настоящая красота. Красота во всём: в труде, в быту и в человеческих отношениях.

Будто пелена спала с души и очистила её для чего-то нового, неизведанного.

И ещё одна встреча за эту поездку…. Алёша, мой дорогой брат и друг, какими словами мне выразить боль, что тебя уже нет на земле, что ты рано ушёл от нас? Заменит ли когда-нибудь, кто-нибудь мне тебя? Ты умер, потому что не смог решительно порвать с прошлым и построить заново свою жизнь, так и не смог найти по душе, по своим убеждениям спутницу-жену и остался одиноким в душе, хотя и жил в новой семье. Ты снова оказался в трясине обывательских представлений, и снова началась борьба с ними, которая оказалась для тебя роковой. Упорно старался ты доказать правильность своих убеждений, доказать тем, кто не в состоянии был воспринять их. А ты не понимал этого. Ты был один со своими убеждениями, а их было много. В неравной борьбе терялись твои последние духовные и физические силы.

Прости, что я не могла помочь тебе в жизни. Да и чем бы я помогла? Я убеждала тебя в бесполезности той борьбы, которую ты вёл, а ты не слушал меня и продолжал верить в победу. И вот смерть…. Как часто и мне приходила в голову мысль о ней!

Но разве можно смертью доказать свою правоту? Вот ты ушёл из жизни, а они живут, продолжают радоваться, что им удаётся выносить с завода куски материи, незаконно покупать мясо по невысокой цене, по знакомству доставать нужные вещи, совершать тысячи поступков, противоречащих нашей морали, и не видеть в этом ничего несправедливого, ничего особенного, предосудительного. Тебе нужно было жить, чтобы продолжать борьбу со всем этим злом другими путями, которые ты не захотел увидеть, настаивая на старых. Помнишь наши горячие споры? Здесь, у твоей могилы, я говорю с тобой, как с живым, стараясь яснее понять причину твоей ранней смерти.

И мысль невольно переключается на себя. А я? Я ведь тоже пытаюсь доказать что-то человеку, который не в состоянии понять меня. Всё снова и снова хотела я сохранить те крылья, на которых ввысь устремлялась душа, и которые уже безвозвратно исчезли. Кажется, только здесь, у твоей могилы, я, наконец, поняла, что уже ничего не вернёшь и ничего не исправишь. Пытаться что-то ещё доказать — бесполезно. Иначе можно, как ты, безвременно сойти в могилу.

Я сильнее тебя, Алёша, вы сами с Сергеем признавали это. Я сумею окончательно порвать с прошлым, я должна ещё жить, потому что не всё ещё сделала в жизни, не всю себя отдала борьбе за торжество справедливости. Только для этого мне нужна свобода….

Мысль о полной свободе обрела свою новую силу.

Спасибо тебе, Алёша. Ты и мёртвый помог мне.

Наверное, мне нужна была эта поездка, чтобы освободиться от чего-то в душе окончательно, освободиться с болью и мукой, выйти, наконец, из того четвёртого измерения, в котором я пребывала долгие годы. Попытаться приобрести себе новые крылья, пусть не такие прекрасные, как те, что были, но на которых душа могла бы снова устремиться вперёд, туда, где есть борьба, где будут новые поражения и новые победы.

Дня через два после моего возвращения в посёлок, К.А. сообщила, что их сын звонил Галимовым, справлялся о ней и что приедет Юра. Скоро Юра действительно прибыл помочь по хозяйству бабушке с дедушкой.

Подошла очередь Бёрдовым владеть нашим общим животным молочного направления.

— Может мне сходить за коровой? Вы же, наверное, не сможете это сделать с больной ногой, — предложила я свои услуги К.А.

— Ну, неужели мы трое-то не сможем пригнать одну корову. Не надо, не ходите. Мы сами сходим, — ответила она.

Ну что же, сами так сами. Я не захотела навязывать свою помощь, не захотела в первый раз за все последние годы. Вечером Г. Ф. неожиданно предстал передо мной. На ухе — синяк и ссадина, на щеке — кровавая дорожка.

— Оступился на тротуарах и упал, — объяснил он происхождение телесных повреждений. — Но корову я пригнал. Так что не беспокойтесь.

Я представила себе, как он идёт полуслепой, как тщетно пытается увидеть нашу Малю, и жалость к нему, старому и беспомощному, пролилась по душе.