Александр Петрович Колотов - Из рукописей моей матери Анастасии Николаевны Колотовой. Книга 1

— Ничего, как-нибудь сладим, — отвечала я.

И, правда, под нашим общим осуждением капризы становились всё реже и реже и скоро исчезли совсем.

Во всём остальном Светлана была обыкновенным ребёнком. Очень любила играть с кошкой, любила полежать вечером со мной, и поговорить, охотно слушала бабушкины сказки.

Осенью следующего года Светлана пошла в школу. Ей трудно давалась математика, и маме немало приходилось заниматься с ней. Читать же и писать она научилась легко и быстро.

Всё как будто шло благополучно.

— Меня часто спрашивают, — сообщила соседка Галя, — как, мол, они Светлану-то держат, не обижают ли? Так, говорю, держат, что дай бог, чтобы каждая родная мать своих детей так держала.

Через два года у нас в семье появился сын.

— Вот, Света, твой братик, — представили мы его ей.

Появление родного ребёнка никак не отразилось на моём отношении к Светлане. Она по-прежнему была нашей дочкой со своими заботами о ней.

Когда в семье появился третий ребенок, мы переехали во вновь отстроенный дом.

В первые же дни к нам пришла знакомиться соседка Васильевна.

С улицы вбежала Светлана.

— Это и есть ваша девушка? — спросила Васильевна, внимательно оглядывая дочь.

— Она самая, — подтвердила я.

— Сколь ведь жалко-то её. С этаких лет без матери осталась. Всю жизнь сирота, — высказала своё сострадание соседка, когда дочь вышла на улицу.

Я недоумённо пожала плечами, но возражать ничего не стала. А надо было, ох как надо было! Не думала я тогда, как много горя доставит мне это неоправданное сострадание!

Для меня все дети были родными, и относилась я ко всем одинаково с полным сознанием ответственности за них без излишней ласковости и нежности, стараясь поддерживать и развивать в них всё хорошее, и решительно пресекала дурное. Ничуть не отделяла от родных детей и Светлану. Всем им одинаково, соответственно возрасту, дарились подарки, каждому отмечался день рождения, изредка покупались игрушки (мы всем детям не покупали их много) и сладости, устраивались новогодние елки!

К сожалению, Васильевна не была одинокой во взглядах на отношение к неродным детям со стороны усыновивших их родителей.

— Все равно ведь вы, Анастасия Николаевна, больше, наверное, любите своих детей, — говорили мне некоторые из сотрудниц.

— Ничего подобного! — протестовала я. — Для меня они абсолютно все равны.

— Ну, уж нет, своего-то хоть как больше любишь. Свой есть свой. Не как уж чужой, — доказывала особенно рьяно одна из сотрудниц.

— Может это вы так резко делите детей на своих и чужих, — начинала уже по-настоящему сердиться я, — а для меня они все одинаковые.

— Это вы так только говорите, а в душе-то у вас, наверное, совсем другое.

Ну, как было убедить, что говорю то, что есть на самом деле?

Ох, какой вред делу воспитания неродных детей наносят те, кто считает, что неродная мать никогда не сможет полюбить чужих детей так же, как своих!

Было бы ещё полбеды, если бы они держали при себе своё мнение. Хуже, что такие люди совершенно необоснованно начинают жалеть усыновлённых детей, проявлять к ним особые знаки внимания, открыто выражать свою жалость. Так получилось и со Светланой.

Васильевна была портнихой, и платья для Светы, когда она стала постарше, отдавали шить ей. У меня и в голову не приходило, что частые посещения соседки вместе с другими не в меру жалостливыми людьми могут вызвать тяжелые последствия, как для меня, так и для дочери.

Скоро я стала замечать, что Светлана начала отделять себя от остальных детей, считать в особом положении и вроде даже обижаться на меня за то, что ставлю её равной с остальными детьми.

Семья понемногу увеличивалась. Родилось еще двое сыновей. Жить становилось труднее. Приходилось рассчитывать каждую копейку.

Как-то Светлана попросила купить ей материалу на платье.

— Света, да тебе, же недавно новое платье сшили. Не забудь, у нас, кроме тебя, ещё четверо есть. Им тоже ведь надо.

И тут услышала ответ, глубоко поразивший меня своим эгоизмом:

— А я виновата, что ли, что их у тебя много!

Я просто опешила от её слов. И возмутилась, конечно.

— Почему ты считаешь, что я обязана покупать тебе больше, чем другим? Что, они не такие же дети, как ты?

Светлана отвернулась и надулась.

Этот разговор я передала мужу, надеясь, что он со своей стороны тоже сделает дочери замечание. Но он промолчал. Сразу в душу закралась ещё неосознанная тревога.

Шло время. Светлана становилась всё замкнутее и на каждое замечание или отказ ей в чём-либо обидчиво надувала губы.

Со своими братьями она вообще не стала считаться. Начала грубить маме. Я, конечно, не проходила мимо этого. Приходилось постоянно доказывать дочери недопустимость такого поведения. Но ничего не помогало. Пробовала я привлечь на помощь мужа, но он только отмалчивался.

Занятая уходом за младшими детьми, не обращала особого внимания на поведение Светланы и мама.

«Воспитание» же посторонними людьми продолжало, как яд, действовать на душу дочери, настраивать её против меня, мамы и братьев. Света становилась всё грубее, себялюбивее, злее. Она думала только о себе, до других ей не было никакого дела.

— Смотри, ведь это ни к чему хорошему не приведёт, — предупреждала я мужа. — Ты посмотри, какой она становится. Неужели ты ничего не замечаешь? — с тревогой спрашивала я его.

Петя по-прежнему старался отмолчаться, но я не отставала, и тогда он вместо помощи раздраженно бросил:

— Да тебе всё неладно!

Острая обида обожгла душу.

— Ох, Петя, да ведь ты ей хуже делаешь-то!

Ничего не понял мой благоверный. А соседки продолжали судачить. Мы никогда не будили по утрам Светлану помочь по хозяйству. Обходились без неё, и я очень была удивлена, когда моя сестренница Шура, часто бывавшая у нас, сказала:

— Смотри-ка, что про тебя говорят: вот, мол, не родная, так и будит дочь в такую рань. Родная мать разве бы так сделала?

Разобрались, откуда мог пойти такой разговор. Оказывается, мама попросила Светлану, вышедшую утром по своей нужде, захватить с собой ведро от коровы. Соседка увидела дочь как раз в то время, когда она несла это злополучное ведро. И уже поползла молва….

А время неторопливо двигалось вперед. Светлана кончила девять классов. В десятых классах шли экзамены, и я подолгу задерживалась в школе.

В один из таких дней я вернулась домой только около четырёх часов. На столе стояла неубранная от обеда посуда, а моя Светлана преспокойно сидела на кровати с вышивкой.

— Что же ты посуду-то не убрала? Смотри, скоро ужинать будем, а на столе ещё после обеда не убрано. Вымыла бы посуду, тогда и сидела, сколько тебе надо за своим делом, — упрекнула я дочь.