Александр Петрович Колотов - Из рукописей моей матери Анастасии Николаевны Колотовой. Книга 1

«Нина должна понять, что её сыну нужен отец», — думалось мне.

Семью надо было попытаться как-то сохранить.

— У вас же тогда и семьи не будет, если ты поступишь также, — стала доказывать я своей строптивой снохе. — Некоторые женщины вот так же рассуждают: «Ты пьёшь, и я буду». В результате оба спиваются, рушится семья, страдают дети. Так же не исправишь дело.

— Ну и что. Раз сказала ему, сделаю, так и сделаю, — упорствовала Нина.

«Может ещё и наладится всё», — успокаивала я себя.

Больно задело за душу и другое. Сергей обманул меня: никаких его денег на Нининой сберкнижке не было, и никакого охотничьего билета он не покупал.

— Как же ты мог так, Сергей, обмануть меня? Ты мой сын. Разве когда-нибудь говорила я неправду? — упрекала я сына.

На этот раз Сергей даже не пытался оправдываться.

С тяжёлым сердцем уезжала я из Невдольска.

«Что-то будет?» — тревожил вопрос.

После отпуска Нина снова одна ушла в море. Немного позднее ушёл в рейс и Сергей. Долго от них не было писем, хотя я писала тому и другому. Серёжа успокаивал телеграммами неизменного содержания: «У меня всё благополучно». Хотелось верить в эти телеграммы, но веры не было. Нина молчала. И вот, наконец, письмо. Через три месяца. О том, что болел и лежал в больнице. Объяснил, почему молчал.

«Просто не хотелось вас волновать», — писал Сергей.

В этом же письме сын сообщал и о своей семейной жизни.

«По-моему она у меня не удалась. Насколько я понял, Нина не хочет рассчитываться с флота». 18 июля она ушла в море, и пока я от неё не получал никаких известий, даже в то время, пока лежал в больнице».

«Придёт она в октябре с моря, и вопрос этот мы постараемся решить окончательно, надоела эта неопределённость и неустроенность до чёртиков», — писал сын. — «Не заметишь, как и молодость пройдёт и ни кола, ни двора не будет, да и семьи, как таковой тоже».

«Ну, что же правильно», — одобрила я. — Пора уже действительно подумать о семье». Но почему не удалась с любимой женщиной? Ведь только год тому назад в одном из писем Сергей писал: «У нас с Ниной всё отлично, знаешь, мама, всё-таки она у меня очень и очень хорошая, и я её страстно люблю».

«Неужели Нина так и не смогла простить Сергею его случайной связи с другой? Нет, я должна съездить в Мурманск и всё самой разузнать» — решила я.

А Сергею написала:

«Не я ли была против твоего решения работать во флоте, не я ли тебе говорила, что погоня за большими делами портит человека, не я ли писала тебе потом, когда ты женился, что любовь надо беречь и пуще любви беречь доверие друг к другу. Ты ничего не хотел слушать. Больше я ничего не буду тебе советовать, только приведу слова В. И. Ленина, сказанные им в беседе с Кларой Цеткин».

И я привела в этом письме следующие слова, попросив их крепко запомнить:

«Несдержанность в половой жизни — буржуазна: она признак разложения. Пролетариат — восходящий класс. Он не нуждается в опьянении, которое оглушало бы его и возбуждало. Ему не нужно ни опьянения половой несдержанности, ни опьянения алкоголем».

И ещё приписала:

«Ты не хотел принимать моих слов, может быть, Ленинские слова подойдут для тебя».

Через неделю после Сережиного письма пришло наконец-то письмо и от Нины. Мы дружно все бросились к нему: и отец, и я, и Вова, и Толя с Сашей, приехавшие на каникулы. Всем не терпелось скорее узнать, что она в нём написала. Я начала, читать. Боже! Что она пишет! Всё задрожало внутри от волнения. Строчки кинжалом резали душу. «Сережа заразился триппером, Мы вместе ходили в больницу», — сообщала она. Писала, что Сергей пьёт, скандалит, заставляет её жить с ним, грозит что он её убьёт и себя тоже, если она не согласится. «Но я всё равно с ним жить не буду. Мне надоели его бабы. Пусть лучше убьёт», — писала Нина.

«Заразился триппером». Ещё этого не хватало! Ох, горе-то какое! Позор-то какой на нашу голову! — билось в голове. — «Пьёт, скандалит». Да что же это такое? Я заплакала.

— Ведь он гибнет, гибнет, что делать? Как спасти его? «Люблю, люблю», вот тебе и люблю.

— Да ведь любовь — это, прежде всего верность, — сквозь слёзы говорила я притихшим сыновьям. Хотелось, чтобы они очень крепко запомнили последние слова.

— Запомните это, мальчики, и хоть вы то не повторяйте ошибки Сергея.

«Что делать? Что делать? Как спасти его?» — мучилась я.

Так прошло несколько дней.

— Если ты за каждого будешь так переживать, от тебя скоро ничего не останется, — пытался успокоить муж. — Они что-то там делают, а ты отвечать будешь? Что он маленький, что ли?

Его слова сразу вызвали резкий протест.

— Да, отвечать! Это мы виноваты, что не сумели воспитать в нём моральную чистоту, не привили отрицательного отношения к пьянству. И ты тут больше всего виноват! — бросила я в ответ.

— Я, я. Я во всём виноват, по-твоему. Да что я учил, что ли этому! — разозлился муж.

— Не учил, но и ничего не сделал, чтобы не было этого. Как ты не можешь понять, что всё, что есть в наших детях хорошего ли, плохого ли — это всё, прежде всего от нас. Мы отвечаем за наших детей до самого конца жизни. Мы виноваты, что Сергей сейчас гибнет.

И я снова заплакала.

— Ты лучше поезжай-ка туда сама. Всё и узнаешь. Может, и нет совсем того, о чём пишет Нина. Не особенно-то я ей верю.

Мой отъезд был решён окончательно.

Но неожиданно пришла телеграмма от моего брата, что он едет к нам. Пришлось поездку в Мурманск отложить: брат не был у нас около 4-х лет. Серёже написала, что получила письмо от Нины и что очень встревожена. «Ох, Сергей, может получиться так, что у тебя вообще не будет никогда семьи», — писала я. Просила сообщить честно всё подробно о себе, не скрывая ничего.

Очень быстро, всем на удивленье пришел ответ. Сам вызывал к себе.

«Приезжай обязательно и без всяких отговорок. Ты же хотела приехать», — просил сын. — «В письме всё не напишешь».

«Раз просит приехать, значит не так уж и страшно обстоит дело. Может действительно и Нина пишет неправду», — успокаивала я себя.

В Мурманске встретил Сергей, встретил радостно, приветливо. Передо мной был прежний, добрый и ласковый, мой сын Сергей. Отвёл на квартиру. После первых же обычных при встрече слов и вопросов я заговорила о том главном, ради чего приехала к сыну.

— Серёжа, не верю я, что у тебя гастрит был. Ведь ты погибнуть так можешь, — заплакала я.

Не одну физическую, но прежде всего моральную гибель имела я в виду, а для меня она была страшнее физической.

— Ну, мама, перестань, ну чего я погибну? — успокаивал сын, прижав меня к себе, как маленькую. — А у меня невеста есть, неожиданно сказал он.

— Хочешь, познакомлю?

— Наверное, какая-нибудь тоже из тех.

— Ну вот, ты же не знаешь совсем её, а так говоришь, — обиделся Серёжа за ту, что назвал невестой.