Игорь Рабинер - Герои не нашего времени. Харламов, Тарасов, Яшин, Бесков в рассказах родных, друзей и учеников

А мама тогда ругалась: «Пора заканчивать с этим хоккеем!» Она всегда был против хоккея. И не гордилась тем, что у нее сын такой знаменитый. Потому что это такие нервы! Валера ей очень тяжело дался, много болел в детстве. Поэтому каждый удар по нему она воспринимала так болезненно.

Поставит икону, молится. И то — не столько смотрела, сколько слушала. Одновременно могла гладить, готовить. Только если повтор шайбы, забитой ЦСКА или сборной, прибегала к телевизору. А папа во время просмотров матчей сколько раз падал с табуретки! В «Легенде № 17» это есть, и действительно так было. На домашние-то матчи он всегда ходил, а когда выездные — поставит табуреточку, двигается, двигается на ней — и как упадет!

Четыре домашних матча Суперсерии-72 мама, как всегда, смотрела по ТВ, а мы с папой там были. В первой московской игре очень хорошо помню, что после той шайбы в «Лужниках» болельщики голубей запустили. Представляете, закрытый стадион — и вдруг голуби взлетают! Такая красота. И это при том, что билеты на матчи раздавали только своим, по блату, в свободной продаже их не было. Одна элита. А голуби тем не менее — были!»

А во время канадской части Суперсерии ему и остаться предлагали.

«Какой клуб именно — не вникала. Но и деньги огромные сразу предлагали, и машину. Но он подумал о семье. Хотя в Канаде ему с первой поездки, еще в 69-м году, очень понравилось. Маленькие площадки подходили. И его там приняли сразу. Помню, привез из той поездки газету с фотографией, как он натягивает игровой свитер на голову канадцу. Тот на Валерку полез, а наш с его 175 сантиметрами тоже не промах. Даже подпись под фото гласила: «Русский нападающий нашел управу на канадского защитника».

На мой вопрос, ощутила ли сестра, что брат стал в стране всесоюзной знаменитостью именно после Суперсерии, Татьяна Борисовна реагирует замечательно:

«Я вообще никогда этого не ощущала и брата как национального героя не воспринимала. Это ощущение возникло уже после фильма «Легенда № 17». А как оно у меня могло быть раньше, если мы с ним до 12 лет в одной постели валетиком спали, потому что у родителей других возможностей не было!»

В «Легенде № 17» опытный Харламов — это жесткий вожак, лидер, трибун. В жизни он таким не был. У него хватало иных достоинств, и я решил узнать у Михаила Местецкого, зачем было делать из и без того колоритного, харизматичного человека кого-то другого. Сценарист парировал:

«Мы читали книжку Харламова. И по многим показателям видно, что Валерий был просто хорошим парнем. Мягким, деликатным. И когда мы «взрываем» его характер в фильме — не было в жизни таких моментов. Но посчитали, что в кино он должен быть чуть жестче, чем на самом деле. Это собирательный образ спортсмена, который из легкомысленного мальчишки через какие-то диковатые поступки вырастает в серьезного, матерого и спортсмена, и человека».

Алексей Касатонов рассказал, каким был Харламов в ЦСКА и сборной на самом деле:

«В характере Харламова в «Легенде № 17» больше взято у Михайлова. Не собираюсь принизить Валерия Борисовича, для меня он — как бог. Но образ в фильме получился собирательным. Лидерскими качествами, приписанными там Харламову, в гораздо большей степени обладал капитан.

Харламов с Геннадием Цыганковым были моими наставниками в команде, как-то так само собой сложилось. У меня и квартиры-то тогда в Москве не было, я жил то на базе в Архангельском, то в пансионате на Песчаной улице. Так вот, Харламов и Цыганков меня как своего «воспитанника» иногда брали к себе домой на выходные.

Ночевал то у одного, то у другого. Хотя, казалось бы, зачем я им, семейным людям, и так имевшим крохи свободного времени, нужен? С Харламовым и его семьей мы и на ВДНХ ходили гулять — он там рядом в «трешке» сталинского дома жил, — и даже отдыхали вместе в Ялте».

А вот что о человеческих качествах брата — только уже применительно не к ледовой, а к обычной жизни и к родным для него людям — рассказала мне Татьяна Борисовна:

«Валера был очень добрым, веселым, открытым человеком. И не был жадным ни на поле, ни в жизни. Анекдотов знал не меньше Володи Винокура, специалиста по этой части. Обожал дарить подарки — дружил, например, с троицей Кобзон — Лещенко — Винокур, и знал, что Леве нужен концертный костюм. Привозил его из Канады — и не могло быть и речи, чтобы взял за него деньги. Только дарил! При том что суточных советские хоккеисты получали копейки.

А меня, сестру, одевал как куколку. Благодаря этому очень выделялась. Даже девчонки, жены Михайлова и Петрова, говорили мужьям: «Вы смотрите, что Валерка Таньке берет!» Когда в 73-м году его со Всеволодом Бобровым пригласили на финал Кубка Стэнли, он привез и Михайловым, и Петровым, и мне белые сапоги на платформе — тогда жутко модные. В подарок. Кто еще такое сделает из хоккеистов?!

Как-то, помню, новые сапоги в автобусе порвала, прихожу расстроенная. Он говорит: «Тань, хорошей вещи ничего не будет, плохой так и надо. Я тебе еще привезу». Привез, и не одни. Или, помню, заболела, камни в почках были. Он уловил: «Это простуды». Едет на игры в Канаду и привозит мне оттуда дубленку. «Чтоб тепло было». Понимаете? Это еще и потому, что мы с ним были очень дружны. Вообще не ссорились. Он ушел и унес мои секреты. Я могла с ним по женским моментам делиться. И никто ничего никогда не узнал.

Он не знал, что такое зависть и высокомерие. Дружил с ребятами со двора, из детского сада, они встречались все время. Один из них, Сережка Сугробов, работал летом в пионерлагере физруком, и он к нему ездил, чтобы с ребятами пообщаться, рассказать, что видел в разных странах. Старым друзьям тоже подарки дарил — что уж там говорить о папе-маме, дедушке-бабушке. И сейчас два раза в год с этими ребятами видимся — правда, на кладбище…

Очень хорошо помню такой случай. У нас была соседка, старенькая бабушка. Так Валера, уже будучи звездой, пришел ее поздравить с днем рождения и встал на колени. Ему ничего не стоило это сделать!»

Вернусь к повествованию Касатонова, также рассказавшего несколько историй о том, как Харламов помогал даже не самым близким из окружавших его людей:

«Валерий Борисович — настолько честный, открытый человек, не умевший обманывать! Светлая личность. Общаясь с ним, ты сразу же забывал, что для хоккея сделал он, а что — на тот момент — ты. Испанская кровь, наверное, делала его особенным, ни на кого не похожим. Даже Виктор Тихонов сказал в интервью: «Злиться на Харламова было невозможно — такой человек. Море обаяния». При всей своей легендарности он был гораздо доступнее суровых Михайлова с Петровым.