Игорь Рабинер - Герои не нашего времени. Харламов, Тарасов, Яшин, Бесков в рассказах родных, друзей и учеников

« Они были в чем-то одинаковые. В равной степени жесткие и требовательные. И максималисты. Поэтому с обоими было сложно работать. Серебряные медали и с Тарасовым, и с Тихоновым не считались успехом. И при их дисциплине ты все время ходил по грани.

Все! Просто мне было легче — я был дисциплинированный. Все было очень строго. Опоздание было страшным грехом. Но когда у тебя отец — военный летчик, тебя к этому приучают, и дисциплина тебе дается легко. Не каждый любит подчинение, а я к нему привык с ранних лет. И у меня не было конфликтов с тренерами.

Тихонов разрешил мне, единственному в команде, жить на выездах в одноместном номере. Он знал, что я очень дисциплинированный, и днем перед игрой мне надо обязательно поспать два часа. И вечером лечь пораньше. А когда есть сосед — заснуть не могу, и это мешает подготовке.

У Тарасова об этом и речи не было. Но тогда я был молодой и даже не заикался. Хотя Коноваленко курил, Якушев — книги до двух ночи читал. Не просил о возможности жить одному ни у Кулагина, ни у Локтева. А уже у Тихонова, как самый опытный игрок команды, попросил. И он пошел мне навстречу. С 1978-го по 1984-й всегда жил один ».

Тем не менее в 84-м, когда ветеран Третьяк попросит у Тихонова о возможности готовиться к матчам дома, а не на базе, и тренер ему откажет, лучший голкипер в истории страны очень рано, в 32 года, завершит карьеру. И равноценной долгосрочной замены Третьяку не найдется. Интересно, как бы в такой ситуации повел себя Тарасов. Но об этом уже никогда не узнаешь.

А Татьяна Анатольевна при упоминании Тихонова высказывается так:

« Папа рекомендовал его, помню точно. Удельный вес у того был несравним с папиным. Но все равно отец говорил, что он лучше, чем все остальные ».

За каждым великим мужчиной, как известно, стоит великая женщина. Что и подтверждает Татьяна Анатольевна характеристикой своей мамы.

« Мама была не слабее папы. Прекрасно общалась с людьми, ее все обожали. Заведовала женсоветом, вела большую работу с женами хоккеистов, которые ее очень любили. Она многие семьи спасла. А скольких людей вылечила от разных кошмарных заболеваний! Не жалела себя. Как и отец, и сестра Галя. У нас вся семья склонна к самопожертвованию.

Папа, красавец отменный, выбирал себе в жены, думаю, из многих. И выбрал маму, и мама служила ему даже тогда, когда он умер. Сидела, перебирала и подписывала каждую фотографию. Помню, ей было 90 лет. Вхожу в ее комнату — и вижу разложенные чемоданы со снимками. И каждый из них, начиная с 38-го года, она подписывает. Кто стоит, где играют, во что, в каком городе. Она все помнила и каждый день выполняла эту работу. Захожу, спрашиваю: «Мам, работаешь?» — «Работаю».

И имя папино она в обиду не давала. Как-то раз дядя Саша Гомельский что-то такое написал, что маме не понравилось. Она ему позвонила: «Сашка, ты вот тут неправильно написал». — «Ну ладно, Нинка, я же не переврал, а, может, что-то позабыл». — «Нет, Саш, звони в эту газету, вставь ремарку. Так не пойдет. Иначе я к тебе приду». Гомельский позвонил, исправился.

На папиных матчах я была всегда. Галя по вечерам училась, а я приходила на каждую игру. И мама тоже. Но он вообще этого не замечал. Это не имело для него буквально никакого значения. Не делал вид, что не замечал, а действительно не замечал. Просто про это не думал ».

Тарасов думал о другом. Например, грезил встречами с канадскими профессионалами. Когда мы беседовали с участником Суперсерии-72 Фрэнком Маховличем, тот рассказывал:

«В 1957-м году я уже играл тогда за «Торонто» в НХЛ — и в наш город на товарищеский матч с любительской командой «Уитби Данлопс» приехала сборная СССР. Я был на этой игре, и канадские любители обыграли Советы — 6:0 (на самом деле — 7:2. — Прим. И.Р.) !

Спустя время, году, по-моему, в 66-м, ваш тренер Тарасов пришел на нашу тренировку в «Торонто» вместе с советским журналистом, и они брали интервью у молодого хоккеиста «Мэйпл Лифс» Уэйна Карлтона. Тарасов спросил: «Если бы мы сыграли с вами, какой был бы счет?» Карлтон ответил: «Мы бы выиграли — 14:1». А потом журналист увидел, как я вхожу в здание, и позвал меня на разговор с Тарасовым. У меня он поинтересовался, каким был бы результат, если бы мы сыграли с ними серию матчей. Я ответил, что какие-то матчи Советы бы выиграли.

Видели бы вы, в какой улыбке он расплылся! Потом уже понял — на фоне ответа Карлтона. Было ясно, что они с каждым годом прибавляют. Выигрывали все Олимпиады, чемпионат мира и становились все более серьезной силой. И все-таки в 72-м мы не могли поверить, что они стали настолько сильны. Тарасов и другие отцы-основатели советского хоккея знали, что делали!»

Вот времена были! Тренер-мэтр из одной страны брал интервью (!) у молодого игрока из другой. Причем делал ли это с дозволения сопровождающего любую советскую команду сотрудника КГБ — еще большой вопрос.

Татьяна Тарасова вспоминает:

« Когда была в Зале хоккейной славы в Торонто — меня на руках носили. За папу. Уважение к нему там — просто фантастическое. Просто преклонение. А потом приехала к нам, в Музей хоккея. Вижу — написано: «Зал Аркадия Ивановича Чернышева». Говорю: а где у вас зал Тарасова? Какая-то женщина говорит: на втором этаже что-то есть. Там и до второго-то этажа не дойдешь — нет поручня, а я хромаю. Но добралась. А там в углу — крохотная фотография. Знаете, давно так не плакала. Даже выла. Потому что увидела разницу, как к папе относятся там — и как дома.

В Торонто очень просят привезти в Зал славы какие-то вещи. Хоть шапочку, хоть перчаточку. Постараюсь это сделать. А может, передам книги, которые не переведены на английский. Или копию дружеского шаржа в «Известиях», который нам подарил дядя Боря Федосов (знаменитый журналист этого издания, автор идеи хоккейного турнира «Приз «Известий» и рисунка его талисмана-снеговика. — Прим. И.Р.) , где папа изображен в виде дирижера».

Ну, в вопросе легендарности наследникам Тарасова не стоит сетовать на массовый склероз и людскую неблагодарность. Тут уж скорее за родню Аркадия Чернышева досадно. Имя этого специалиста, в лучшие годы советского хоккея главного тренера сборной СССР (тогда как Тарасов ему помогал), в Северной Америке гораздо менее известно. Бытует версия, что во многом благодаря прессе.

Прошу Скотти Боумэна разъяснить мне этот парадокс. Как главного тренера сборной за океаном может не знать никто, а его ассистента — все?

« Чернышева, если честно, я тоже особо не знаю, — отвечает 85-летний мэтр. — А причина славы Тарасова, возможно, заключается в том, что он был стратегом. Он заставлял хоккеистов делать совершенно иные вещи, чем другие тренеры. Я люблю инноваторов! И Тарасов им, безусловно, был. В НХЛ команды в основном копируют друг друга. Он же проповедовал совершенно иной хоккей и иные занятия.