Игорь Рабинер - Герои не нашего времени. Харламов, Тарасов, Яшин, Бесков в рассказах родных, друзей и учеников

Папа же говорил: «Мне медведь на ухо наступил». У него слуха не было. Но он же не в Большом театре пел, а в хоккейной раздевалке. Говорят, что, когда нельзя что-то выразить словами, можно станцевать. Он — запевал. Тоже прием. Неожиданный. Западающий в душу. Такое приходит мгновенно — и невозможно придумать заранее. Это я уже как тренер вам говорю.

Как-то Игорь Моисеев сказал, что, когда нет слов, тогда вступает танец. А у папы вступала песня. Потому что она всегда несет ассоциации, и каждый понимает ее по-своему. Она перекрывает волнение, неуверенность в себе. Это гениальный прием. Но сама я им не пользовалась. Все по той же причине — надо придумывать что-то свое ».

По поводу «Интернационала» или «Черного ворона» спрашиваю Михайлова: реально пронимало или смеялись? Борис Петрович реагирует:

« Попробуй там посмейся. Что вы! Просто хихикали про себя, так, чтобы никто не видел. Знали, что это все наигранно ».

Рассказываю об этом диалоге сестре Харламова Татьяне Борисовне. Интересуюсь: брат так же относился?

« А как же! От него это и шло. Ой… » — осекается Харламова, подумав вдруг, что посягает на легенду. Я успокаиваю: мол, ничего страшного, Михайлов сам об этом открыто сказал.

Якушев, игравший в другом клубе и оттого знавший Тарасова не так хорошо, воспринимал это несколько иначе. Вот его рассказ:

« Было это на чемпионате мира в Стокгольме. Проигрывали шведам, настроение соответствующее. В перерыве, придя в раздевалку, ожидали от Тарасова разноса. Чернышев при любых обстоятельствах бывал более сдержан и интеллигентен, а Анатолий Владимирович мог высказаться на самых высоких тонах. Сидим понурые, головы опустили.

Чернышев сказал нормальные слова в своем стиле. Потом предоставил слово Тарасову. Последовала мхатовская пауза, мы сжались в комок. И вдруг он как запоет: «Ты не вейся, черный ворон, над моею головой! Ты добычи не дождешься, я солдат еще живой!» Сначала все ничего не поняли, потом оживились, подняли глаза, начали переглядываться. А Тарасов спел пару куплетов и говорит: «Пошли, мальчишки!» И больше ничего.

За всю историю, думаю, у него такая установка была впервые в жизни. И, может, это совпадение, а может, психологический прием подействовал — после того «Черного ворона» мы смогли ту игру переломить и выиграть. А она была очень важная ».

Два года спустя ходовой стала легенда, что Тарасов не взял Якушева на ЧМ-71, хорошенько (на целый сезон!) запомнив его подначку в аэропорту в начале предсезонной подготовки: мол, делайте с ЦСКА в Кудепсте что хотите, а «Спартак» вас все равно обыграет.

« Мне показалось, взаимосвязь между двумя этими историями была, — предполагает Якушев. — Может, это и не так — но тогда я был в этом уверен. Не любил Тарасов таких подначек. Со временем и я, и все мы поняли, что шутки с ним не проходят. Но, вернув меня в сборную, даже не вспоминал об этом ».

Беседуем с Владиславом Третьяком, еще одним членом Зала славы. Он говорит:

« Считаю Тарасова своим хоккейным отцом. В 17 лет поставить какого-то пацана в ворота ЦСКА — представляете, что это такое? Никто другой бы на такое не решился. А он, стратег, сделал это.

Самая памятная для меня фраза Тарасова: «Выживешь — будешь великим». Четко помню, как она произносилась. Всю ночь не спал, поскольку мне еще с вечера сказали, что завтра Тарасов на беседу вызывает. Подошел и услышал: «Ну что, полуфабрикат, будем работать. Если выживешь — будешь великим. Не выживешь — извини. Завтра — в шахту». — «Да я еще в школе учусь!» — «Переведешься. Завтра в десять утра — на тренировку». Выжил… »

…Шагаю к многолетнему капитану ЦСКА Борису Михайлову в старый армейский дворец спорта на Ленинградском проспекте делать интервью перед его 70-летием. «Слева на фасаде — портрет Локтева, но вы идите направо, в сторону портрета Тарасова», — объяснял мне накануне по телефону Михайлов. И я осознавал, что это для меня Локтев и Тарасов — это портреты, пусть и прочитал я о них тонну литературы. А для него — тренеры и живые, да-да, все еще живые люди. Он убедит меня в этом своими рассказами и словесными портретами.

Спрашиваю Михайлова, был ли его переход из московского «Локомотива» в ЦСКА армейской обязаловкой — или он пошел на это добровольно. Оказывается — второе. После матча железнодорожников с ЦСКА к нему подошел Евгений Мишаков — мощный форвард армейцев, с которым они вместе росли во дворе. Подвел Михайлова ко второму тренеру Борису Кулагину. Тот сказал: «Завтра в десять часов тебя будет ждать Тарасов. Он хочет с тобой поговорить».

«Встретиться договорились около автозаправки на Ленинградском проспекте, — вспоминает Борис Петрович. — Сейчас там заправка «Газпромнефти», только старая была глубже, потому что тогда трамваи ходили. Остановилась 21-я «Волга». Мне сказали: «Садись». Сел. Тарасов пригласил меня в ЦСКА, рассказал обо всех условиях. Добавил: «Что мне в тебе понравилось — у тебя очень хороший характер. Ты борешься от начала до конца. А все остальное мы доработаем».

После этого спросил: «Ты согласен?» А он мне наполовину обрезал зарплату по сравнению с той, которую я получал в «Локомотиве»! Но я согласился. Перед этим с женой посоветовался, примерно понимая, что от Тарасова услышу. Она сказала: «Раз у тебя мечта такая — идем к мечте». После этого весь процесс и пошел. Когда я попал в «Локомотив» — для меня это уже счастье было. Мечта сбылась — играть в команде мастеров! Ну а уж когда Тарасов в ЦСКА позвал — этого даже представить было невозможно.

Но вскоре я захотел уйти из ЦСКА. Поехали в Кудепсту на сборы. Вот расписание тренировок. С 7 до 8 утра. С 11 до 12.30. С 5 до 6.30 вечера. А у кого плохо шло — еще и с 9. Жарища! И все это — не только для молодых, но и для всех ветеранов. Брежнева, Кузькина, Рагулина. Все бегали!

В какой-то момент пришел к Кулагину и говорю: «Борис Палыч, все. Отсылайте меня в любую команду. Хоть в Хабаровск поеду. Только не здесь. Я умираю!» Он мне четко сказал: «Выживешь — будешь играть. Не выживешь — мы тебя и так отправим, твоя просьба будет не нужна». Пришлось выживать.

Почему? Потому что меня призвали в армию. А в армии лучше быть в Москве, чем в каком-нибудь сибирском или дальневосточном гарнизоне. Но минута слабости — случилась».

Тарасов о ней не узнал. Михайлов в этом, по крайней мере, уверен. Как и в том, что Кулагин умел держать язык за зубами и понимал, что такое озвучивать нельзя.

Но Тарасов ничего не делал просто так, и у него уже был план. Вот как его формулирует Михайлов:

« В ЦСКА я перешел из «Локомотива», когда завершил карьеру Константин Локтев, и нас с Володей Петровым, как уже потом выяснилось, Анатолий Тарасов приглашал как раз на места Локтева и Александра Альметова. И мне сразу дали локтевскую «семерку».