Игорь Рабинер - Герои не нашего времени. Харламов, Тарасов, Яшин, Бесков в рассказах родных, друзей и учеников

Упоминал папа о том, что с детства пошел работать. Чего и Гале желал — и очень радовался, что она, занимаясь в педагогическом институте, продолжала трудиться в школе. Ему нравилось, что ей непросто, что совсем нет свободного времени. А мама вообще работала с 13 лет. Сам папа пошел на часовой завод в 14. И очень там преуспел. Руками умел делать вообще все. Это тот случай, когда талантливый человек талантлив во всем. Вот он брал старый кожаный мяч, на котором уже и кожи давно не видно, все разорвано в клочья. И из этого мяча делал маме босоножки. Носить-то было нечего. Мне — уже не делал. Я же была поздняя, жили немножко по-другому. Мне не шил ботинки, а привозил. Из-за границы.

Уже при мне папа гордился тем, что он — военный человек, полковник. Иногда носил, как он выражался, военное платье. Форма всегда висела в шкафу. Рядом со счастливым тренерским пальто…

Помню, как он эту форму чистил. До блеска начищалась каждая пуговица. А как иначе, если надо к генералам идти и что-то просить для команды! Неряшливо выглядеть нельзя. Тем более что просить-то — не для себя. Для себя он никогда ничего не просил. И военное платье папе очень шло. Он был в нем настоящий красавец. Из-под козырька — волосы волнистые. Прелесть!

Не помню, чтобы бабушка или мама рассказывали, как он вернулся с фронта. Знаете, еще почему, может быть, не помню? Потому что меня так рано отдали в спорт, что слушать было некогда. Вот этого — очень жаль. К тому же у меня с детства были сильные головные боли после того, как мы с папой разбились на машине и дверная ручка проломила мне голову. С тех пор я часто сидела на батарее, ноги опущены в кипяток, голова — завязана, и две таблетки пирамидона были уже во мне. Слушать что-либо с такой мигренью было тяжело.

А машину папа отремонтировал — и через день поехал. Как ни в чем не бывало. Ведь он — Тарасов ».

Анатолий Владимирович начинал тренировать с футбола, с клуба ВВС (Военно-воздушные силы. — Прим. И.Р .), куда его рекомендовал великий тренер Борис Аркадьев. У него играл будущий олимпийский чемпион 1956 года Алексей Парамонов, который 60 лет спустя рассказывал мне:

« Тарасов был очень справедливый, прямой, не любил фальши и лодырей. А любил дисциплину и не делал поблажек ни для кого. Мы дружили с его братом Юрой, и тот как-то раз на две минуты опоздал на установку. Так Тарасов его не пустил: «Товарищ Тарасов, закройте дверь с другой стороны. Поезд уже ушел». Он жил по принципу: «Служить бы рад, прислуживаться тошно». Даже перед Василием Сталиным (командующим ВВС Московского военного округа, фактическим хозяином команды. — Прим. И.Р.) отстаивал свои позиции, не шел у него на поводу, за что и был уволен.

Я при этом тоже пострадал. Новый тренер Капелькин привел восемь футболистов, всего их в ВВС стало 36, и кого-то надо было отчислять. Так он сказал Сталину, что я… родственник Тарасова. У нас носы были похожи. И Василий Иосифович отрезал: «Родственники Тарасова мне не нужны ».

Татьяна Анатольевна вспоминает:

« Юрка — это была папина любовь. Он же младшего брата воспитывал, поскольку отца у них не стало очень рано, бабушка поднимала их одна. Она рассказывала, что братья были совсем разные. Папа — очень дисциплинированный, точный, Юра — гораздо мягче. Поэтому рассказ Алексея Парамонова, что младший брат мог опоздать на установку, а старший не впустил его, вполне достоверен.

У Юры была красавица-жена Люся. Бабушка говорила, что она вертихвостка, но этого я не знаю. По фотографиям могу судить, что Люся была действительно красивой женщиной. Видела ее сидевшей у Юры на руках, причем как это запомнила, не знаю, — совсем маленькая ведь была.

В 1950 году папа был играющим тренером ВВС, Юра там же — игроком. Команда полетела на Урал. Отец же вылетел на пять часов раньше, чтобы обеспечить приезд команды без накладок и встретить ее на месте. Папу это спасло. А Юра с хоккеистами погибли в авиакатастрофе под Свердловском. Увидев тело брата, папа рухнул без чувств…

Там сейчас братская могила, и, когда оказываюсь в Екатеринбурге, всегда туда хожу. И благодарна руководству области, города и хоккейному клубу, что они очень внимательно относятся к этой могиле.

Бабушка туда ездила, и с этого места привезла в Москву чемодан земли. Здесь (разговор проходил на даче Тарасовой в поселке Бузаево. — Прим. И.Р.), рядом с 75-м домом, было старенькое кладбище. Там уже не хоронили. Но бабушка как-то договорилась, чтобы ей выделили небольшой участок. Она сделала могилку и высыпала туда эту землю. Мы туда с ней всегда ходили. Бабушка плакала и рассказывала, каким был Юра ».

В ВВС он начнет отрабатывать то, что потом с блеском реализует в ЦСКА — совершенно фантастические по выдумке и наполнению тренировки. Весьма жестокие и беспощадные по отношению к собственным игрокам, но приводившие в итоге к большим победам.

Тарасов был нестандартен до того, что мог в перерыве неудачного матча запеть что-нибудь, на его взгляд, мобилизующее команду. И это работало. А Третьяк даже Эда Белфора в «Чикаго» будет тренировать по тарасовским методам — после неудачных матчей заставлять возить через весь лед и обратно ворота с… самим Третьяком, сидящим на них сверху. Весь «Блэкхокс» сбегался на это смотреть!

« Я тренировал Белфора, как когда-то — меня самого, — вспоминает Третьяк. — И он молодец, никогда не ныл: «Зачем мне это надо?» Делал все беспрекословно. Впитывал как губка. Его и звали — второй Третьяк, и 20-й номер он себе взял. А когда выиграл в «Далласе» Кубок Стэнли, прислал мне перстень. С одной стороны — орел (а у Эда как раз и было прозвище — Орел, Eagle), с другой — выложенный бриллиантами 20-й номер, фамилия Третьяк и аббревиатура «СССР».

Еще у Тарасова мы всегда разминались перед игрой с теннисными мячиками. Белфору это тоже нравилось, но он немножко стеснялся партнеров. Положит мячик в рукав, чтобы никто не видел — и идет в туалет, где и разминается с ним. В какой-то момент мячик уже стал частью ритуала. Это я ему ритуал передал ».

Тему песен в перерывах матчей решаю обсудить с Татьяной Анатольевной Тарасовой. И оказывается, что ничего случайного в жизни не бывает.

« Известно, что папа в перерывах важных матчей, когда команда проигрывала, вдруг мог запеть. «Интернационал», гимн Советского Союза, «Черный ворон»… Мы вообще всегда дома в застольях пели. Этим заканчивался любой вечер. У мамы был хороший голос, и мы с Галькой любили что-нибудь затянуть, и мамины сестры. Я даже в хоре пела. Вообще, это была традиция в стране. Когда тебя переполняло, когда было хорошее настроение, то очень хотелось петь. И песни военных лет, и многое другое. Нынешние песни не знаю как можно петь, а вот те — хотелось.