Игорь Рабинер - Герои не нашего времени. Харламов, Тарасов, Яшин, Бесков в рассказах родных, друзей и учеников

Но я пришел в ЦСКА — а там были Александров, Альметов, Викулов, Полупанов, Фирсов… Тарасов говорит: «Надо их обыграть!» Но как?! Вот так — каждый день не уступать таким мастерам на тренировке. По-другому расти нельзя. У нас с Петровым, между прочим, тоже конкуренция была будь здоров с ребятами из молодежной команды. Очень перспективными — Ереминым, Смолиным, Беляковым…

О сборной сначала не думал. А задумываться стал, когда Тарасов каждый день говорил о ней. Причем формулировал так: «Вы должны так играть за ЦСКА, чтобы, когда вас пригласят в сборную, ни у кого не возникло никаких вопросов!» Заметьте: не «приглашу», а «пригласят». Дальше всегда звучало: «Если ты хочешь вырасти в хорошего мастера и закалить свой характер, надо быть всегда заряженным только на победу!» И так — каждый день ».

Михайлов четко описал алгоритм постоянного роста мастеров в тарасовской системе. Системе жесточайшей конкуренции, в которой не было места сантиментам. Выживал сильнейший.

Тарасов был человеком во многом безжалостным — и его бывшие игроки это хорошо помнят. Михайлов, например, рассказывает о том, как на Олимпиаде в Саппоро, последнем тарасовском турнире в сборной, вышел на игру с порванными связками колена! Когда спрашиваю Бориса Петровича, как такое в принципе возможно, он в своем стиле усмехается:

« Как-как? Тарасов сказал — врачи двое суток колдовали. В день игры говорит: «Иди завтракай с командой». — «Как завтракай? У меня нога висит». Клюшку принес: «Иди». Я иду, плачу. Мимо проходит Ирина Роднина — увидела, плечо подставила. Так и пришел в столовую.

Чернышев меня видит: «Ты чего пришел?» — «Анатолий Владимирович сказал: иди завтракать». — «Как объяснил?» — «Это для устрашения противника!» Одну игру пропустил, с Польшей уже играл на одной ноге. Даже гол забил!

В первом перерыве подхожу к Аркадию Ивановичу: «Не могу больше». Чернышев объявляет: «Борис, раздевайся. Играть больше не будешь». Тарасов подходит: «Что, жаловаться на меня пришел?!» Молчу. Но на лед действительно больше не вышел. А в финале с Чехословакией опять забил. Как? Ой, лучше не вспоминать. Врач с массажистом не спят — и я не сплю с ними. Ногу ни туда, ни сюда не могу двинуть. Потом ногу перевязали жгутами — и все, пошел вперед ».

Не слабее была ситуация у легендарного голкипера горьковского «Торпедо» и сборной СССР Виктора Коноваленко. На чемпионате мира 1970 года предшественник Третьяка в матче со шведами получил многооскольчатый перелом переносицы, но сбежал из больницы и на следующий день вышел на матч с финнами!

В 2013 году мы разговаривали со вдовой Коноваленко Валентиной Дмитриевной, и она рассказывала:

« Да, я по телевизору в прямом эфире видела, как он эту травму получил. Но, зная его, совершенно не удивилась, что на следующий день играть вышел. То поколение умело себя заставлять и терпеть. И тренеры у них такие были. В какой-то момент сердце у него побаливало, но на это не обращали внимания. Как-то во время игры он пожаловался, что у него инфаркт почти, но Тарасов сказал: «Нет, будешь играть!»

Наверное, тогда надо было таким быть… Но и я, да и Витя тоже больше уважали Чернышева. Лично я к Тарасову плохо относилась, потому что ему не хватало человечности. Он знал, что Коноваленко — единственный в сборной не из Москвы. И ему было безразлично, что у того семья в Горьком. И если москвичей из сборной на выходные отпускали домой, то Вите домой съездить нельзя было. В итоге он мотался в Москве где попало.

Он и ушел из хоккея из-за того, что Чернышев с Тарасовым не взяли его на Олимпиаду в Саппоро. Однозначно. Разочарование было безумное. Уж вторым-то его точно могли туда взять. С другой стороны, я вот думаю, что если бы с канадскими профессионалами играли в 60-е годы, то с Тарасовым и Чернышевым и с такой командой, какая у нас тогда была, мы бы их обыгрывали. И эти тренеры, и та наша власть просто не дали бы им проиграть. Сдохли бы — но победили ».

Александр Якушев, теперь — член Зала хоккейной славы в Торонто, попал в сборную именно при Тарасове, хоть и защищал честь не ЦСКА, а «Спартака». Человек он по природе своей дипломатичный, но в его формулировке о тренере чувствуется смесь уважения и прохлады.

« Всеволод Бобров и Аркадий Чернышев были похожи и по взглядам, и по стилю ведения тренировок, и по демократичному отношению к игрокам. Деспотичный Тарасов — их противоположность. Все они как тренеры — великие. Но разные. К Тарасову со стороны игроков было такое отношение… строгое. Как и у него к ним. Хотя это один из лучших тренеров не только СССР, но и мира всех времен ».

Интересуюсь у Третьяка, бывали ли моменты, когда он ненавидел Тарасова.

« Нет. Правда, я сразу хорошо заиграл, но он мне все время замечания делал. После игры подзывает: «Молодой человек, в чем ваша ошибка?» — «Не знаю». — «Идите думайте». Все время приставал ко мне! Говорю: «Анатолий Владимирович, Озеров меня хвалит, газеты тоже. За что вы меня все время?» — «Молодой человек, если я делаю замечания, значит, вы — еще живой».

Или вызывает: «Вот ты сегодня под правую пропустил. Завтра пойдешь и тысячу раз сделаешь это упражнение, чтобы шайбу отбивать правой ногой». — «У нас же завтра выходной!» — «А у тебя — тренировка!» И пришел на тренировку детской команды ЦСКА, встал в угол площадки. Никто меня не контролировал. И действительно тысячу раз сделал этот элемент ».

А вот Михайлов на вопрос о моментах ненависти после паузы отвечает положительно.

« Назову два случая. Один — в Японии. Он меня обидел, а я в отместку тоже сказал ему обидные слова. На следующий день я думал, что мне кабздец, но мы поздоровались друг с другом и к этому вопросу больше не возвращались. Но я-то ладно, главное — он. Как будто этого не было.

Удивился ли? Да. Потом узнал, что Борис Павлович ему все высказал. Извинений с его стороны, конечно, не было. Но мне было достаточно того, что ничего в наших отношениях не изменилось. А второй раз было покруче. Вот там мне уже пришлось извиняться, потому что я был не прав. От деталей уклонюсь ».

Наслушавшись таких историй, всегда интересно узнать у домочадцев, каков суровый человек в быту. Татьяна Анатольевна рассказывает:

« Когда у него были какие-то рационализаторские предложения, он шел к Гальке, ко мне. Вливался в нашу жизнь. На дни рождения приходил — со своими соленьями, вареньями, бужениной. Все его обожали. А он обожал моего мужа Вову Крайнева, его компанию. Все садились вокруг него — и Вовины друзья, и мои, и спортсмены.

Никакого давления он на нас не оказывал. Только если на дачу приедешь, он сразу — лопату в руки. «Копай!» Ничего для нас не жалел. В магазины, правда, не ходил. Не вполне отчетливо знал, что они есть. Мог купить на одну ногу два сапога. Хоккеистам давал свои суточные, говорил, когда их отпускал: «Таньке — красное, Гальке — голубое, Нинке — белое». Потом привозил, даже не заглядывая: «Вот это вам». Детали его не интересовали. У всех платки были одинаковые, мохеровые. Как будто одну форму на всех делали! (Смеется.)