Игорь Рабинер - Герои не нашего времени. Харламов, Тарасов, Яшин, Бесков в рассказах родных, друзей и учеников

Впервые они встретились в 1975 году. Тарасов уже не тренировал ЦСКА, но вместе с командой приехал на матч клубной суперсерии против «Монреаля», который возглавлял Боумэн. Ту ничью 3:3 в последний день года (а в Москве была как раз новогодняя ночь) многие называют лучшим хоккейным матчем в истории. Третьяк в воротах советской команды творил нечто невообразимое — соотношение бросков было 12 на 48 в пользу «Канадиенс». Спустя полгода «Монреаль» завоюет первый из четырех подряд Кубков Стэнли, ЦСКА же тогда лишь изредка отдавал золото чемпионатов СССР кому-либо другому. Это был матч двух лучших команд мира. А предшествовал ему большой разговор Боумэна с Тарасовым.

« Тарасов старался помочь Локтеву, который возглавил команду Красной армии, — вспоминает Боумэн. — Помню, Третьяк тогда был совсем молодой. Однажды ко мне подошел корреспондент советского информационного агентства (судя по всему, речь о журналисте ТАСС Владимире Дворцове. — Прим. И.Р.) , который всегда ездил со сборной СССР. Доброжелательный человек. Понятно, что он не мог там просто так оказаться, но мне нравился. Он спросил: «Вы хотели бы встретиться с Тарасовым?» — «Да».

В один из дней Тарасов, этот большой человек, приехал в монреальский «Форум» сначала посмотреть нашу тренировку. И потом сказал: «Она была хороша. У вас было семь упражнений, и четыре из них мне понравились» ( смеется) . Тарасов был потрясающим практиком. В своих занятиях он использовал весь лед. У него не было чисто бросковых упражнений, когда большая часть команды стоит. У него никто никогда не стоял, а занятия не были длинными — минут 50.

Мы разговаривали через переводчика полтора часа. У нас была хорошая команда, и он сказал: «Хочу вручить вам подарок. Сейчас найду нашего массажиста, он у него». Я думал, подарит авторучку, а он — перчатки! С надписью, что они сделаны в СССР. Красно-синие. Я никому их не давал. Очень люблю, и много лет проводил в них тренировки, потому что они удобные, маленькие. И, не снимая, можно было держать свисток.

Русские тогда совсем не бросали шайбу. Вообще, в 70-е годы советские хоккеисты не делали щелчков. Они двигали шайбу до тех пор, пока не заводили ее в пустые ворота. И это, повторяю, было похоже на соккер. Там, если ты наносишь бессмысленный, неподготовленный удар, мяч оказывается у другой команды — и, думаю, эта философия перенеслась у русских на хоккей.

У них не было щелчков, зато было много бросков в одно касание. Они стали первой командой, которая делала это. Диагональ или передача вдоль ворот, моментальный бросок — то, что сейчас делают те же Кучеров и Стэмкос, — этого в НХЛ вообще не было!

Возвращаясь к тому разговору с Тарасовым и тренировке в его присутствии, вспоминаю вот что. Наша защита — Савар, Робинсон, Лапойнт — ему понравилась. У нас впереди играл Ги Лефлер — великолепный хоккеист, но, как и большинство прекрасных атакующих мастеров, он хотел только обыгрывать соперников и забивать голы. Без шайбы он не был таким игроком, как с нею.

Так вот, Тарасов дал мне не то чтобы совет, а внес маленькую поправочку. «Скажи Лефлеру, чтобы, когда защитник готовится встречать его вот в этой зоне, он вдруг резко менял направление движения и выкатывался в среднюю зону! Это заставит левого защитника соперников нервничать, смещаться за Лефлером и терять позицию. И в это время в освободившееся пространство будет врываться другой игрок!» Умный человек! Вот так русские и играли.

Можете спросить у любого защитника, игравшего в Суперсерии-72 за сборную Канады, почему игроки обороны «Кленовых листьев» тогда за всю серию не забили ни гола. А это были большие мастера — Брэд Парк, Фрэнк Стэплтон. В НХЛ они забивали много. Но русские дезориентировали их, делали именно то, что спустя три года Тарасов посоветовал мне предложить Лефлеру.

Я постарался это немного натренировать. Но изменить привычную систему было сложно, потому что мы и так были лучшей командой в НХЛ, а когда все ладится, сложно внушить игрокам, что нужно что-то менять. Тем не менее Тарасов опережал время! »

Рассказы о не просто необычном, а невероятном по разнообразию и небанальности тренировочном процессе — обязательная программа для каждого, кто сталкивался в работе с Тарасовым. Например, Александр Якушев:

« Его тренировки и отдельные упражнения не были похожи ни на кого другого. Например, «Бей канадца». Ты должен был с разбега — причем не просто не сбавляя темп, а с ускорением — плечом врезаться в борт. Анатолий Владимирович внимательно следил, чтобы никто не притормаживал. Так формировалось бесстрашие в единоборствах. С такой экзотикой ни у кого больше не сталкивался ».

Правильно осведомлен Боумэн — до войны Тарасов играл в русский хоккей, или, как его теперь называют, бенди. Совмещал с футболом. После фронта перешел на тренерскую работу.

Тему «Тарасов и война» обойти нельзя. В нашем разговоре это сделала Татьяна Анатольевна.

« У папы не только в тренерские годы — гораздо раньше выдумка в нужные моменты работала как надо. Когда он уходил на фронт — черкнул маме пару слов. Все происходило очень быстро, из института их везли на вокзал. Мама приходит домой, и тут прибегает какой-то парень с запиской: «Нина, принеси мне на Курский вокзал шерстяные носки и еще что-то теплое». Транспорт тогда, в начале войны, в Москве почти не ходил, и мама пешком пошла.

Успела, конечно. Тем более что мама — лыжница, по 20 километров бегала как нечего делать. В маме мы всегда были уверены. Сто дел одновременно поручали — и она все успевала. А тогда приходит на вокзал, но там вся площадь — плечо к плечу, кого разглядишь?

Но она знала, что папа что-нибудь придумает. Глаза подняла — и видит, что папа… сидит на столбе. Забрался туда и как-то зацепился ногами. Чтобы мама его углядела! Она туда пробралась, передала посылку — и, рассказывала, они даже не успели поцеловаться, как парней сразу отправили в вагон. Он только и успел сказать: «Нинуха!»

Про войну папа никогда не рассказывал. Мама учила лыжников, которые очень сильно помогли в обороне Москвы. Отца отпускали в увольнительную несколько раз. А у нас же как раз в 41-м родилась моя сестра Галя. Ее надо было кормить — но чем? Бабушка вспоминала, что папа, когда приезжал, стрелял в грачей на кладбище. Она их чистила на белом снегу, а вокруг все черное — вши разбегаются. Потом обдавала их кипятком. И они становились синие-синие. Потом варила, проворачивала и делала из них котлеты.

Вот так кормили Галю. Ну не было больше ничего! Еще у бабушки были фирменные котлеты из шкурок картошки. Все люди тогда так жили. Гале потом не разрешили спортом заниматься, потому что у нее был врожденный порок сердца. Сестра была ребенком войны. Я-то вообще сидеть на месте не могла, а она — другая. Не такая живая.