Роман Гуль - Я унес Россию. Апология русской эмиграции

Рассказал Федин как-то о том, как по Москве прошел слух, что Сталин тайно приезжал на могилу Аллилуевой в Новодевичьем монастыре и как там увидели его какие-то монашки и обомлели. И от них по Москве пошли шепоты, что «хозяин»-де приезжал на могилу жены, погибшей при самых странных обстоятельствах: не то он ее застрелил, не то Аллилуева, наговорив ему каких-то отчаянных политических откровенностей: «Ты мучитель! Ты мучишь весь народ!» — застрелилась. Но как только пошли по Москве такие слухи и шепоты, всех этих монашек сразу сграбастали и куда-то упрятали в места не столь отдаленные.

Тут я делаю некоторое отступление. Моя дружба с Б. И. Николаевским продолжалась. Я как раз писал исторический роман об Азефе. Б.И. снабжал меня ценными печатными и даже рукописными материалами из своего архива и из Парижа через милейшего человека, историка Сергея Григорьевича Сватикова. С Б.И. мы часто виделись. Интересная информация от живых людей из СССР для Б.И. всегда была золотым кладом, и рассказы Федина были ему, конечно, интересны, причем Б.И. был так тюремно-подпольно конспиративен, что ему можно было все рассказать: нигде не проговорится, не оговорится, не оступится.

Б.И. состоял тогда членом «Заграничной делегации РСДРП (меньшевиков)». Так назвали себя высланные (а некоторые и отпущенные Лениным с миром) берлинские меньшевики. Лидером и редактором «Социалистического вестника» (после смерти Мартова) был Ф. И. Дан. («Гоц-Либер-Дан — 1917-го года»). Вел Ф. И. Дан «Социалистический вестник» «железной рукой» и в те годы нэпа занимал высокоталмудическую позицию, то есть был «левее Ленина», ибо ленинского нэпа не признавал (страх перед крестьянством). Но это не была позиция Б. И. Николаевского, и его политических статей в «СВ» не было. Чтобы дать представление о позиции Дана, приведу самые краткие выдержки из «СВ».

В кричащем разногласии с правоверным поклонником нэпа, лидером сменовеховцев профессором Н. В. Устряловым, который писал тогда о Ленине несусветную восторженную чепуху: «Ленин наш, Ленин подлинный сын России, ее национальный герой, рядом с Дмитрием Донским, Петром Великим, Пушкиным и Толстым», лидеры «Социалистического вестника» писали совсем другую, но тоже (как показала история!) несусветную чепуху: «Власть поворачивается лицом к крепкому крестьянству, к кулаку. Теория классовой борьбы замещается теорией гармонии интересов крепкого хозяйства и деревенской бедноты. Деревенская администрация уже сейчас все больше подпадает под влияние кулацких элементов…» «Весь период военного коммунизма оказался переходным не от капитализма к коммунизму, а от старо-помещичье-капиталистического к новому крестьянско-капиталистическому хозяйству». «Под покровом диктатуры пролетариата происходит оформление буржуазных элементов. Советская национализированная промышленность подчинена стихии крестьянского хозяйства…» И так далее. И тому подобное.

Эту основную талмудическую (и, на мой взгляд, вредную!) часть «Соц. вестника» я не читал ни при какой погоде. Да и вряд ли кто, кроме «миниатюрной» группки марксистов, ею интересовался. Но в «СВ» был очень интересный отдел — на последних страницах, петитом. Он назывался не то «Письма из России», не то «Вести из России». Вот им-то главным образом и ведал Б. И. Николаевский. «Вести из России» были без «идеологии»: только факты. И такого живого, злободневного материала ни в каком другом русском зарубежном журнале не было. И быть не могло. Потому, что только у меньшевиков тогда еще оставались живые связи с Советской Россией. Многие меньшевики работали на больших постах в высоких советских учреждениях. Многие — в берлинском торгпредстве и полпредстве, позже став «невозвращенцами». Из торгпредства «выбрали свободу» — Н. А. Орлов (автор законопроекта о нэпе), юрисконсульт торгпредства А. Ю. Рапопорт, его помощник А. А. Гольдштейн, И. А. Раев и многие другие. Некоторые «невозвращенцы» уходили с хорошими деньгами. В Берлине ходил тогда милый анекдот: «Торгпредство ничего не имеет против Рабиновича, но Рабинович имеет дом против торгпредства». В полпредстве работал Ю. П. Денике, тоже «эмигрировавший» в меньшевицкую группу. Все эти связи по некой «пантофельной почте» давали «СВ» ценную информацию для «Вестей из России».

Кстати, в этом отделе Б.И. (уже в Париже) опубликовал законспирированное «Письмо старого большевика», которое, как теперь общеизвестно, было сводкой его разговоров с приезжавшим за границу Бухариным и которым сейчас пользуются все заграничные «историки КПСС». Так вот, из встреч с Фединым, Сейфуллиной, Тыняновым, Груздевым и другими советскими писателями я рассказывал Б.И. много, причем то, что Б.И. печатал в отделе «Вести из России», тщательно камуфлировалось, чтобы никак не подвести никого, и печаталось только, когда сказители были уже в СССР. Жизнь показала, что никого мы и не подвели. Эту информацию часто перепечатывала парижская ежедневная газета «Последние новости» (единственная, по словам Троцкого, газета с Запада, которую читал Сталин, ибо иностранных языков не знал). Так, в «ПН» был перепечатан рассказ о вызове выдающегося писателя в ОГПУ на предмет «завербования в стукачи» (фамилия, разумеется, не называлась). Рассказ о поездке Сталина на могилу Аллилуевой как сейчас вижу прекрасно поданным на второй странице «Последних новостей». Перепечатывали это в переводах и немецкие и французские газеты.

Помню, как Б.И. хохотал своим высоким смехом, приговаривая: «Да, это он, это он!» — когда я передал ему полуанекдотический факт о Д. Б. Рязанове (Гольдендах, а не Гольденбах, как дано у Л. Шапиро в «Истории КПСС» и у А. Солженицына в «Ленин в Цюрихе»). Рязанов был известный большевик, культурный человек, историк марксизма, отличавшийся своей независимостью и большим остроумием. Он был заведующий Центрархива и директор Института марксизма, представителем которого на Западе он официально взял (меньшевика!) Б. И. Николаевского. Тогда это еще было возможно.

Так вот, будучи человеком духовно свободным, Рязанов давно увидел, куда заворачивает головка компартии под флагом (милого его сердцу) марксизма, и на XI съезде партии Рязанов сказал довольно едкую тираду, оставшуюся в истории: «Говорят, — сказал Рязанов, — что английский парламент все может; он не может только превратить мужчину в женщину. Наш ЦК куда сильнее. Он не одного очень революционного мужчину превратил в бабу, и число таких баб невероятно размножается».

Федин же рассказал мне не бывшую, конечно, в печати такую историю. Рязанов должен был приехать в Ленинград прочесть какой-то серьезный доклад по марксизму (великим знатоком которого он являлся). «Ну, конечно, — говорил Федин, — наши ленинградские бонзы постарались набить зал до отказу, чуть ли не тысячу человек нагнали. Председательствовал М. Н. Покровский. Рязанов вышел на трибуну, взглянул в зал, помолчал и вдруг обратился к председателю: „Скажите, пожалуйста, товарищ Покровский, это все историки и все марксисты?“ — „Да, товарищ Рязанов“. — „Ну, в таком случае я доклада читать не буду“, — сошел с трибуны и уехал». Николаевский, повторяю, хохотал чуть не до слез. «Да, да, это он, это на него очень похоже!»