Константин Булгаков - Братья Булгаковы. Том 3. Письма 1827–1834 гг.

Мысль Каподистрии о греческом храме прекрасная, как и все мысли редкого этого человека; хорошо, если бы Башилов о ней упомянул. Я уверен, что и государю бы понравилась.

Константин. С.-Петербург, 4 января 1832 года

Ты любишь делать удовольствия: можешь сказать на ушко доброму Рушковскому, что он пожалован кавалером Св. Анны 1-й степени, короною украшенной.

Константин. С.-Петербург, 7 января 1832 года

Сегодня был в концертной зале во дворце, а я еще должен обедать у Гурьева. Столько раз он меня звал, а я отказывался, что совестно не ехать сегодня, а, признаться, не хотелось бы. Вчера я также не обедал дома. Князь Василий [Василий Сергеевич Голицын, сын двоюродной сестры братьев Булгаковых, Елизаветы Васильевны Приклонской] давал обед, на котором собрал кучу детей, в числе и Сашка, и я с женою были. После обеда пел Този, и делал чревовещательские штуки недавно приехавший; он очень забавлял всех, а сначала испугал дам, представляя драку на улице. Вот видишь, у нас забав довольно.

Константин. С.-Петербург, 8 января 1832 года

Бал вчера был прекраснейший и такой веселый, что и моя мадам расплясалась. Мы приехали домой уже в четвертом часу. Императрица много изволила говорить с Марицей и расспрашивать ее о вас, об Ольге, Кате, о маленькой Александре [внучке Александра Яковлевича Булгакова]. Я сел, по обыкновению, играть в карты и на таких медленных напал игроков, между прочими на Красовского, что мы кончили партию почти перед самым ужином. Кончив игру, пошел я посмотреть на танцы, в дверях встретил государя, который, пройдя уже, но заметив меня, изволил воротиться, взять меня за руку и опять благодарить за календари, потом начал говорить о газетах французских, потом изволил сказать: «Ну, что из Москвы пишут? Все ли…»

Тут прошла императрица, спросила у него что-то, и государь пошел с нею. Тотчас после стали ужинать; от жару и усталости я сел с Киселевым и Новосильцевым за стол в особой комнате, а как встали из-за стола, то государь изволил уйти в свои покои. Великий князь раза два ко мне подходил, разговаривал, спрашивал много о вас, о Москве и звал меня сегодня к себе обедать, жалуясь, что давно у него не обедал. Натурально, я отвечал, что ожидал его приказания. Императрица и великая княгиня также весьма милостиво говорить со мною изволили. Ну, уж подлинно эти балы в концертной зале прекрасные: просторно, что за туалеты, а уж как прелестно одета была императрица, так подлинно загляденье.

Константин. С.-Петербург, 9 января 1832 года

Вчера обедал я у великого князя. Там были Апраксина, Левашов, приехавший из Житомира, Чичерин, Бибиков и баронесса Икскуль, приехавшая с великой княгинею из чужих краев. Обед был очень приятный. Я сидел против великой княгини и близко от великого князя. Она изволила расспрашивать меня очень подробно про Катю, Ольгу, про тебя, будете ли сюда и проч. Великий князь, в свою очередь, также много об вас говорил, спросил, скоро ли приведут Костю, все ли еще в артиллерию намерен определиться. Как Бог даст! После обеда пошли, по обыкновению, в кабинет ее высочества, где рассматривали два новых английских календаря, кои я получил перед самым обедом, и привез ей также карикатуры на английских министров, которые подарил великому князю.

Сегодня великий князь прислал мне со своим камердинером Зубинским пять огромнейших сигар, так что одной станет на все утро.

Воронцов пишет из Лондона, что князь Адам Чарторыжский там. Верно, поехал поинтриговать.

Вяземский здесь, рыскает, любезничает и любезен. Спасибо, бывает у нас; иногда приедет в первом часу ночью, посидит, да еще от нас куда-нибудь пустится.

Костю благодарю за письмо, а особливо за обещание стараться всегда заслужить милость государя. Да, непростительно грешно ему будет, если не употребит он на то все свои усилия и не докажет, что их достоин; но я надеюсь, что и он пойдет в дедушку и отца. Не думаю, чтобы многие в России начинали так приятно свое служение, как ему предстоит.

Константин. С.-Петербург, 11 января 1832 года

Почты теперь начинают действительно ходить скорее; для иностранных я завел часы, кои раз в неделю заводятся и заперты в футляре. Один ключ здесь, а другой в Митаве; почтальон имеет их в сумке на груди, и по этим часам на каждой станции видно, как везли, а то у всякого комиссара свои часы и свой час, так что толку нельзя добиться. Это им не очень нравится, но мне нет нужды. Календари парижские только что подоспели. Все было очень удачливо, и императрица была довольна. Я уверен, что ваш королевский праздник удастся совершенно: ты на это мастер.

Константин. С.-Петербург, 18 января 1832 года

Вчера был Эрмитаж, а после вечер у старухи-княгини Голицыной, по случаю именин или рождения. Всякий год к ней сбирается весь город: утром поздравлять, а вечером на танцы. Государь, императрица и великий князь изволили быть. Теснота и жар были ужасные. После Эрмитажа жене надобно было еще переменять туалеты, так что приехали поздно; так как я не люблю вперед соваться, то государь меня только и увидел, уезжая, и милостиво поклонился. Их величества изволили пробыть с час; также и Михаил Павлович до ужина уехал. Он долго изволил разговаривать со мною вместе с князем Дмитрием Владимировичем.

Константин. С.-Петербург, 1 февраля 1832 года

Приложение к его высочеству и к Анненкову немедленно доставил. Надеюсь, что не откажут Брокеру в отпуске и по обстоятельствам семейства, и за хорошую его службу.

Ох, скучен камер-юнкер Ермолаев, знаю я его. Он и вдов, кажется, и не так-то молод; впрочем, всякий находит свою суженую на этом свете. Он, кажется, Закревского родня.

Обед у австрийского [посла] был великолепный. Нас было человек сорок, в парадных мундирах. И тут сказал я спасибо сапогам. Вице-канцлер провозгласил здоровье императора Франца, а посол – нашего государя. После обеда тотчас разъехались.

Белый Орел точно получил ленту цвета Английской Подвязки, стало, не будут принимать кавалеров за андреевских, что хорошо. Звезда переменена: она вся золотая.

Константин. С.-Петербург, 16 марта 1832 года

Его высочество был в большом беспокойстве от болезни меньшой великой княжны, которая сегодня, слышал я, скончалась. Прекраснейший был ребенок, плотный, веселый, только не мог перенесть зубков. Сердечно мне жаль, что посетила его и великую княгиню такая скорбь. Оба, я помню, как любовались на этого ребенка и им утешались.

Константин. С.-Петербург, 17 марта 1832 года

Как жаль маленькую великую княжну! Какой прекрасный был ребенок!., скончалась от зубов. Траур наложен на четыре недели. Последний раз, что я обедал у великого князя, ее приносили после обеда, и все на нее любовались.

Константин. С.-Петербург, 30 марта 1832 года