Константин Булгаков - Братья Булгаковы. Том 3. Письма 1827–1834 гг.

Все уселись, и начался разговор.

Потом Ольга предложила государю позавтракать, но его величество отвечал: «Благодарю очень и сожалею, что не могу у вас сидеть, сколько бы хотел; многие представляются мне сегодня, и меня ждут, но я попрошу шампанского, чтобы выпить за здоровье ваше, Ольги и дочки моей». Я сказал Долгорукову, чтобы он поднес сам рюмку и налил из бутылки государю. Его величество выпил, поздравив целую семью, одного после другого по порядку, как прежде поздравлял нас после крещения. «Прошу выпить также», – сказал государь Ольге. Она взяла, но его величество дал только отведать, прибавив: «Это могло бы вам повредить; вот у нас гусар за вас допьет. Пей», – сказал государь, подав рюмку Пашке. Этот было хлопнуть хотел одним махом, но государь отнял у него и отдал Косте со словами: «Ну-ка, будущий гвардеец!» Потом, обратясь к Ольге: «Я в восхищении, что вы дело устроили так, чтобы я мог сам присутствовать на крестинах». – «Это большое счастье для меня, государь; я никогда не смогу вам выразить, как я чувствую все милости вашего величества к нам». – «Ну вот, пошли опять комплименты». – «Да подлинно, государь, Ольга необыкновенное имеет какое-то счастье. Она родилась 1 июля, вы изволите помнить день этот». – «Как! В один день с женой моею?» – «Точно так. Она вышла замуж 28 января (рождение великого князя Михаила Павловича), а родила 8 ноября (в именины Михаила Павловича)». – «Это необыкновенно, слышишь ли ты, Волконский?» – «Да, мне сказывал Александр Яковлевич; это подлинно странно, а для нее очень счастливо». – «Ну! А когда родите вы сынка-то? В какой день?» – «Не знаю, государь, а хотелось бы 6 декабря». – «А только не 6 декабря этого года», – сказал государь, смеясь.

Вот, кажется, главнейшие предметы, о коих разговаривали. Мы все еще сообщаем друг другу слова государевы, ибо всякий из нас выбегал из комнаты то за одним, то за другим. Когда государь стал уезжать, то опять у дам руки поцеловал, а нас обнял, точно как бы друзей или людей, себе равных. Жене сказал: «Ну, мадам Булгакова, я надеюсь, что вы останетесь здесь и не побежите на холод, я этого даже категорически требую», – нагнулся, поцеловал Пашку в лоб, говоря: «Расти, мой друг, и будь умен». Долгорукова, обнимая, сказал: «Береги свою жену и помни мое предсказание (о будущем сыне)». Костя сказал государю: «Ваше императорское величество не проберетесь, двор и улица набиты народом». – «Пройдем как-нибудь, – отвечал государь, – нам этому не учиться: дома у меня всякий день та же история. Прощай, – прибавил государь, – до свидания в Петербурге». А меня, обняв еще раз уже в сенях, – садясь в сани, в шинели и шляпе, взял еще за руку и жал ее.

Стоявший на дворе и улице народ закричал «ура!». И за санями побежали, сколько было сил. Даже кареты стояли против дома, и в них дамы, чтобы на государя смотреть. Мы вбежали в комнаты, и всякий закричал по-своему похвалу державному ангелу. Все стали друг друга целовать, поздравлять, пить шампанское, и ну отправлять завтрак, который был приготовлен для его величества. В живой, общей этой радости. Ольга вовсе забыла посмотреть футляр, который князь Петр Михайлович положил к ней на стол. «Папенька, откройте вы». Я открыл, и нашли мы прекрасную севинье [брошь], я полагаю, тысяч в пять, три лала прекрасного огня, лалы, или рубины-балэ, удивительной игры; но дорога память и бесценна ласка царская.

Весь день мы были как вне себя, мой милый друг. И флегма Волконский сказал, пошевеливая ртом на сторону: «Да, велики его милости к вам!» Теперь о другом в городе не говорят, как о долгоруковских крестинах. Это знаю я от княгини Татьяны Васильевны, Адлерберга, Моден. У первой была вечером репетиция концерту завтрашнему, а те были вечером у Пашковых. Государь за обедом все рассказывал о крестинах, об Ольге, о странном сочетании чисел, о коем выше тебе говорено. Не знаю, право, что тебе писал и как. Теперь два часа, я воротился поздно от Пашковых, но не хотел лечь спать, не описав тебе этого счастливого, единственного для нас дня.

Тургенев в восхищении от твоего письма. Вчера танцевал до упаду у Пашковых. Я точно мнения Дашкова, что он кончит, как Сергей [72] То есть как Сергей Иванович Тургенев, скончавшийся в Париже в 1827 году в умоповреждении. , и что есть маленькое начало. Намедни, у Киндяковых на балу, он вдруг начал громко проповедовать Рахмановой, среди котильона рассказывая, как можно соединить веры нашу и католическую. Вяземская так и померла со смеху.

Приехавший из курского следствия жандармский граф Апраксин привез письма к графу Нессельроде и к тебе от Демидова Павла Николаевича. Умирает – хочет служить в Иностранной коллегии. Я графу говорил, как бы найти ему место. Но у нашего Нессельроде все трудности везде. Другой бы с охотою взял к себе такого матадора.

Александр. Москва, 23 ноября 1831 года

Я сию минуту из дворца, любезнейший брат. Князя Петра Михайловича благодарили мы с зятем. Государя не было, он какие-то смотрит войска, а императрица поехала в Институт. Мы вызывали камердинера и просили доложить его величеству, что были оба – повергнуть к стопам его нашу благодарность за милость, нам вчера оказанную.

Мы заехали с Долгоруковым поздравить именинника, князя Александра Михайловича Урусова; при нас принесли пакет от императрицы, пришлось еще поздравить: княгине прислан при рескрипте бант Екатерининский. Она очень довольна, и немудрено, ибо пожаловано только ей и графине Зубовой, дочери Суворова и действительной тайной советнице.

Государь, говоря княжне Софье Урусовой о крестинах, сказал: «Ну уж какие у меня две кумы завелись – премилые, умные и добрые». А та, спасибо, ну всех нас хвалить.

Александр. Москва, 24 ноября 1831 года

Мы сейчас с концерта князя Дмитрия Владимировича. Музыку хорошо давать нескольким охотникам, а тут было 150 человек. Зала была славно убрана зеленью, и сидели все без чинов. После ужина пели на хорах цыганки. Государь два раза изволил подходить ко мне, спрашивал об Ольге и малютке, хвалил голос Катенькин, а ей императрица сказала: «Хорошо же было прятать от меня такой чудный талант!» Катенька боялась, что заставят ее петь, но обошлось. И государь также ей сказал: «Я и не знал, что моя кумушка такая певунья !»

Вечер был как-то холоден и церемонен. Императрица подходила к Наташе и начала разговор словами: «Под конец я вас вижу на вечеринке». – «Может быть, не увижу уже государя. Эта мысль грустна: завтра он нас оставляет». Я также сказал государю, что мы с зятем являлись его благодарить за милость, нам оказанную. Его величество отвечал: «Не нужны церемонии; а я очень рад, что мог сделать угодное Ольге Александровне; не забудь ей поклониться от меня».

Ж. точно неправ, но предубеждения против Тургенева столь велики, что и его тут винят в погублении старого друга своего. Одна уже связь Ж. с Тургеневым была началом холодности правительства к первому. Тургенев от твоего письма в восхищении и твердит все: «Я доволен братом твоим, он всегда был один и тот же со мною; но зато и вы будете довольны». Вчера он благополучно спал на концерте, когда не суетился и не волочился. К Наташе подошел: «Что нового?» – спросила она. «Ах! Вы знаете ли, что Долгорукова (Ольга) родила? Да государь у нее крестил уже». – «В уме ли вы, Александр Иванович?» – спросила жена. «Говорю вам, весь город о том говорит», – и насилу опомнился, что говорил с матерью Долгоруквой.