Константин Булгаков - Братья Булгаковы. Том 3. Письма 1827–1834 гг.

Английский посол уехал, туда ему и дорога! Вчера обедал у Симонетти, который тоже едет; этому желаю хороший путь: он человек добрый и русских любит.

Воронцов едет в среду. Жаль расставаться с добрым человеком, передаю тебе удовольствие его видеть. Граф Нессельроде вчера уехал к дочери в Бешенковичи на две недели [старшая дочь графа Нессельроде Елена Карловна была супругой владельца Бешенковичей, графа Михаила Иринеевича Хрептовича].

Константин. С.-Петербург, 8 сентября 1832 года

Умер сенатор Хвостов, не граф и не сочинитель, а бывший некогда в Сибири, кажется, губернатором, и также старик честный и почтенный. Я его знал и несколько раз у себя видел, когда он желал сына своего ко мне определить.

Вчера у Воронцова был обед людный и веселый. Дашков очень тебя благодарит за племянника, которого паки рекомендует в твое покровительство. Блудов болен; у всех теперь одно – род поноса, только хотя он вчера еще был в постели, но ему было гораздо лучше. Воронцов едет завтра, ночует в Царском Селе, а послезавтра отправится далее. Я дам тебе письмо вдове старого моего дунайского приятеля Понсета. Если ей нужен будет почтальон, то не откажи в хорошем и исправном; об этом просит и Воронцов.

Константин. С.-Петербург, 10 сентября 1832 года

От Московского почтамта была бумага о выдаче, по просьбе Порошина, денег Ланской. Это совершенно противно правилам, а потому и отказ , сберегая более еще тебя , нежели себя. Порошину следует прислать Ланской доверенность, а это бы он мог давно сделать, ибо месяц, как мы отказали Ланской, и не более бы у него взяло времени, как съездить тебя пилить. Ради Бога, никогда не удаляйся правил, кои ясны, утверждены законами, следовательно, за отказ никто не может быть в претензии на тебя, а со снисхождением, кроме того, что придется, может быть, самому платить, можешь еще нажить неприятностей.

Письмо твое к князю послал. Партикулярной переписки незачем начинать с ним; другое дело – отвечать на его письма; ибо он, как человек деликатный и учтивый, стал бы, может быть, отвечать, а времени у него нет. Я бы и не писал ему (как в твоем письме о колонне и турецком султане) вранья московского. Это в разговоре хорошо, а тут ведь переписка с начальником: так нельзя знать, всегда ли хорошо примет, а потому лучше воздержаться. Это же выйдет род фамильярства. Конечно, если случится в Москве что-нибудь заслуживающее внимания, то надобно его уведомлять. Например, будешь иметь случай, когда приедет государь, уведомить его, как Москва радоваться будет. Я бы не советовал писать к нему в шуточном тоне, по крайней мере я с ним никогда так не переписываюсь, хотя он иногда ко мне и пишет. Он старинного покроя барин, следовательно, может ему и не понравиться род фамильярства в переписке. Оканчивая письмо, должен ты подписывать: всепокорнейший , а не покорнейший слуга. Ты, верно, примешь мои советы как должно, не в виде учения, а от сердца. Он очень доволен твоим первым донесением; и так продолжай всегда, как начал. В письмах лучше повторять: ваше сиятельство , чем говорить: вы пишете ; это я и переправил. Писать тебя не учить, но должен был тебе сказать, что думаю.

Я бы не советовал давать газет иностранных читать; иной их удержит лишний день, потеряет, запачкает, вот уже и остановка или неисправность. Лучше при начале отказать; тем более, что ты ведь для себя не выписываешь, а чужие давать читать – не в порядке.

Константин. С.-Петербург, 19 сентября 1832 года

Публике всячески угождать должно. Прием, кажется, положен у вас до двенадцати часов? До одиннадцати только принимать было бы слишком, кажется, рано; делать же угождения в экстренных случаях выйдет то же, что принимать до двенадцати или давать преимущество одним перед другими; если не у всех принимать, всякий натурально скажет, что ему крайняя нужда, и найдет какое-нибудь извинение, когда опоздает.

Впрочем, с душевным удовольствием вижу, что ты привязываешься к почтовой службе, и чем более будешь вникать, тем приятнее для тебя будет. Увидишь, как время полетит.

Константин. С.-Петербург, 21 сентября 1832 года

Сегодня Москва плавает в радости; в ней наш ангел. Князь желает, чтобы у тебя все обошлось благополучно. Много о тебе говорил, доволен твоим началом, только просит тебя не во всем имитировать доброго Рушковского, а особливо не провожать во фраке все почты, как делал покойный, от чего, вероятно, и получил начало ревматизма.

Не удивляюсь благодарности архивских чиновников. Им теперь жутко будет с одним Малиновским. Я не знаю только, можно ли принять даже и солонку без дозволения начальства?

Константин. С.-Петербург, 26 сентября 1832 года

Государь изволил прибыть сюда 24-го в 2 часа пополудни благополучно. Бенкендорф тотчас меня уведомил, прислав письмо к жене своей в Ревель. Скоро явился и Максимов, который дал отчет во всем вояже. Слава Богу: несмотря на изменение маршрута, нигде остановки не было.

Ты смеялся, получив, после приезда уже государя, официальное от нас уведомление о перемене маршрута; и мы бы могли посмеяться, получив, также после приезда сюда, твое извещение о первом дне московского пребывания. Я, однако же, послал его князю.

Сожалею, что не нашлось духовной Рушковского в Воспитательном доме, тем более, что кажется по всему, что она где-нибудь да находится. Может быть, кому он ее вверил, и того нет на свете, ибо это, по словам его англичанки, было уже несколько лет назад. Видно, на то воля Божия; теперь надобно все отослать, как предписано.

Константин. С.-Петербург, 30 сентября 1832 года

Бенкендорф писал князю, что только в Вышнем Волочке государь был недоволен: дали дурных лошадей, и смотритель вовсе не старателен. Будем о сем писать Трубецкому. Сердечно жаль, что хоть только на одном пункте, да было бурно, и еще в городе. Надобно будет погонять Жидкова.

Французский посол откланялся государю, едет на днях. Пальмштерн также отправляется в отпуск.

Константин. С.-Петербург, 5 октября 1832 года

Здесь есть несчастнейший грек Ризо, служивший при Екатерине майором. Он имел капитал более 100 тысяч, но по банкротству Полизия и других все потерял, так что насущного хлеба не имеет. Я ему собрал 350 рублей. Не можете ли и вы такое же сделать благодеяние семидесятилетнему старику? Иван Васильевич его знает и, верно, не откажется ему благодетельствовать и также собрать у своих знакомых, из коих многие его знают. Он весьма жалок. Это будет истинно христианское дело.

Константин. С.-Петербург, 10 октября 1832 года

Костя сам тебе опишет свое представление вчера великому князю, а потом государю. Теперь все кончено, и он уже настоящий школьник. Дай Бог в добрый час! Завтра он вступает.