Константин Булгаков - Братья Булгаковы. Том 3. Письма 1827–1834 гг.

Был я вчера в театре, хотелось видеть дебют Каратыгиной. Давали «Школу стариков», перевод Кокошкина, неважный.

Пьеса уже не та в переводе. Каратыгина сохранила свои гримасы, аффектацию, которые были хороши, когда ей было 25 лет, а теперь стара стала. Кажется, публика наша, обыкновенно кидающаяся на все новое и петербургское, приняла ее холодновато, мало аплодировали, человек двадцать стали ее вызывать. Она не заставила себя упрашивать, тотчас вышла, но с Щепкиным; однако ж не очень низко кланялась. Завтра играет муж в «Дмитрии Донском». Я был в ложе у Загоскина, но так как во все время закрытия театра оный (видно, из экономии) не топили, то было очень сыро, и я, чтобы не прозябнуть, уехал до конца, да кинулся дома на чай и не поехал на званый вечер к Щербатову парижскому, а занялся почтою.

Об отправлении графа Орлова в Стамбул мы уже знали. Дело важное, которое может его подвергнуть большой ответственности, могут случиться критические минуты; зато Бутеневу будет легче. Посылка Орлова, пожалование Лазарева в вице-адмиралы доказывают, что Россия готовится играть там роль не второклассную. Так и подобает. На Москву ли поедет граф Ал. Федорович? Мне бы очень было приятно его видеть.

Константин. С.-Петербург, 12 апреля 1833 года

Воронцов писал мне от 3 апреля: «В Одессу пришел из Царьграда корабль в 48 часов и привез известие, что эскадра Кумани 23-го прибыла туда, войска наши были поставлены на азиатском берегу; все было спокойно в Царьграде, и никаких не имели известий о Ибрагиме. В Одессе войска садились на суда, несмотря на весьма сильный ветер».

Александр. Москва, 12 апреля 1833 года

История Мельгунова с князем Четвертинским кончилась и имела развязку, которую нельзя было ожидать. Мельгунов просил сутки времени на размышление, и кончилось тем, что не у него просили, а он у Четвертинского просил прощения. Корсаков Гриша тут очень удачно действовал, и если б все секунданты, вместо того чтобы озлобливать, сближали бы ссорящихся, то менее было бы дуэлей. Скажи это Вяземскому от меня, а то он, верно, беспокоится насчет свояка своего [то есть князя Бориса Антоновича Четвертинского. Он и князь П.А.Вяземский женаты были на родных сестрах].

Как бы то ни было, но бедного Сухтелена не стало. Смерть найдет резон, а здесь говорят, что досады, которые он имел от своей распутной жены, сократили его жизнь; но кажется, что, разлучившись уже один раз навсегда с нею, должен бы быть покоен. Наплевать бы на нее, да и только, тем более, что дочь осталась при нем, жена нажила себе других с другими. Она скверная, живет себе да поживает, а добрый и полезный человек умер.

Сегодня большой обед для князя Дмитрия Владимировича в Английском клубе. Сказывают, что будет 300 человек. Сомневаюсь, ибо столько и членов не накопится в целой Москве. Отделаюсь пораньше, ибо обедать там в три часа. За мной заедет П.П.Новосильцев.

Александр. Москва, 13 апреля 1833 года

Прежде нежели лечь спать, опишу тебе обед Английского клуба в честь князя Дмитрия Владимировича. Было 300 с лишком человек. Мы не совались вперед, как многие, а потому и досталось нам, то есть Ивану Васильевичу Черткову, Новосильцеву и мне, сидеть за пятым столом. Были одни члены, и за исключение на этот день гостей были от некоторых ропоты. Был только один гость, коего князь с собою привез: только что приехавший из Петербурга Я.В.Вилье; он и сидел возле князя с одной стороны, а с другой слепой Гагарин. После первого блюда начались тосты с куплетами, кои на хорах пели Лавров, Петрова и другие театральные певцы. Первый куплет – государю, второй – императрице и наследнику, третий – благоденствию России, четвертый – князю Дмитрию Владимировичу, пятый – Москве, шестой – Английскому клубу; всякий тост был сопровождаем продолжительными рукоплесканиями и шумом чем ни попалось. Обед был хорош, прислуга исправна, и недолго, спасибо, продолжалось. Я не видал, но сказывали мне, что князь Дмитрий Владимирович не мог скрыть слез.

Обед сей ознаменован был благодетельной подпиткою в пользу несчастного князя Кугушева. Когда я уехал, дав сам 25 рублей, то было уже более двух тысяч рублей набрано. Я уехал рано и оставил там множество народу. Ежели бы дали такой праздник князю в день его приезда, можно бы это почесть лестью; но после 14-летнего управления Москвою столь гласное и единодушное изъявление любви не могло не быть ему очень приятно.

От торжества Дмитрия Голицына заехал я на часок домой, а там поехал на торжество Дмитрия Донского. Театр был битком набит. Каратыгин играл хорошо, и ему ужасно аплодировали. Видно было, что русскую пьесу играли в русской истинной столице; только как этой Ксении далеко до Семеновой. Каратыгина в комедиях еще сносна, а тут она очень мне не понравилась. Когда в конце пьесы Донской со всеми князьями и боярами, становясь на колена, оканчивает пьесу словами: «Велик российский Бог!» – то казалось, что театр обрушится от рукоплесканий.

В понедельник бенефис Каратыгина, и говорят, что места уже нет, все взято. Вчера носили его на руках, но более аплодировали московскому князю, нежели актеру Каратыгину. Тут видел я национальный инстинкт. Всякий как будто себе говорил: «Ну-ка! Г-н бесфлотный адмирал Руссен, сунься-ка! О дерзостный посол надменнейшего Филиппа Эгалитетовича, не сладить тебе с русским Богом».

Константин. С.-Петербург, 14 апреля 1833 года

Воронцов мне пишет от 5 апреля, что и вторая эскадра, посадив на свои суда войска, ожидала ветра, чтобы поднять якорь. Он любовался на нее из своих окошек. По известиям, полученным им из Царьграда, кажется, прибытие контр-адмирала Кумани с егерской бригадой очень было приятно султану. Он тотчас поехал в свой загородный дом, где принял адмиралов, бригадного генерала и полковников, много им сказал учтивостей и комплиментов, сколь приятно ему было их видеть и сколь он благодарен государю за подвиг его величества и за искреннюю и сильную помощь, ему оказываемую. Между тем египтяне не подвигались вперед, а Ибрагим был еще в Китае.

Коли искать причины для помощи деньгами чиновникам, то найдешь, что почти все они в таком положении, что такая помощь если необходима, то полезна или приятна; но для этого надобно другие иметь средства, нежели наши. Такие бедные чиновники везде есть; только где начальники помогают им собственными своими деньгами?

Для этого надобно быть самим начальникам людьми богатыми. Не знаю, Рушковский помогал ли из своих собственных денег; скорее, думаю, что из каких-нибудь экономических сумм, на что не имеют права, ибо всякая экономия должна оставаться в казне и быть гласною, явною: ни от лошадей, ни от содержания домов, ни от канцелярских расходов неизвестным ничего оставаться не должно. Показываться же издержанными без разрешения также не должны.