Константин Булгаков - Братья Булгаковы. Том 3. Письма 1827–1834 гг.

Потемкин, видно, никогда не вылечится от мотовства: чуть есть деньги, давай мотать! Я его жену здесь видел. Она потолстела и похорошела.

Александр. Москва, 15 апреля 1833 года

Давно ли это князь Никита Волконский попал в поэты? Что это за новая несчастная страсть? Особенно несчастная для тех, которые должны слушать его стихи.

Правда ли, что Шредер оставляет Дрезден? Я думал, что он токмо тогда оставит Саксонию свою, когда оставит свет.

В приемной второпях принял письмо на имя великого князя Михаила Павловича без означения имени и жительства подавателя пакета; отыскать – дело невозможное, да и возьмет время, за которое как бы нам не отвечать. Посылаю тебе письмо для доставления. Ежели не ошибаюсь, это рука Грессера. Он же мне сказал намедни: «У меня приказ его императорского высочества известить его немедленно о моей женитьбе» [74] Александр Иванович Грессер женился на сестре министра двора, князя Петра Михайловича Волконского, княжне Анне Михайловне. .

Константин. С.-Петербург, 17 апреля 1833 года

Сегодня выход, всем повещено съезжаться во дворец, где в первый раз наследник будет принимать поздравления. Вчера, по возвращении моем от князя от обедни, показалось солнце, я решился идти гулять. У Синего моста встретил Михаила Павловича, который предложил мне идти с собой, и мы сделали круг препорядочный по Мойке, там мимо Николы Морского к Цепному мосту на Фонтанке и оною до Невского проспекта и до улицы, которая ведет ко дворцу его высочества. На это нужно было с лишком полтора часа. Давно я так много не ходил. Изволил много спрашивать про вас всех, говорили о Москве, которую очень любит и куда, кажется, сбирается опять к водам. О Косте сказывал, что им доволен, но тебя прошу Косте этого не говорить, а то тотчас все испортит.

Лунин вчера у нас обедал и сказывал мне за верное известие, что на место Сухтелена назначен уже Василий Перовский. Этого одного публика не называла, и думали все наверняка, что будет Панкратьев.

Александр. Москва, 17 апреля 1833 года

Не знаю, как Мочалову и Бантышеву у вас, а Каратыгиных носят здесь на руках; но она (по-моему) много потеряла, и «Молва» (журнал, который ты получаешь) хорошо ее обсуживает. Мочалов слишком рвется и не имеет благородства в игре. Бантышева голос хорош на один час, а там как-то прислушивается, и мне кажется, что он вечно одно и то же поет. Время стоит у нас бесподобное, и вчера было много под качелями, которые остаются до 1 мая под Новинским для гуляний по воскресеньям.

В дочь Девиера, нашего скучного кредитора, влюбился кто-то, очень порядочный, с состоянием; но отец, дурачина, все твердил: «Идет ли графине Девиер выходить за простого дворянина без титула князя или графа?» Все родные уговаривали, и все было напрасно; говорят, что вчера ее увез этот жених, коего имя я забыл. Говорят, главный резон отказа был тот, что Девиеру надобно было расставаться с имением, которое не его, а покойной жены, и идет дочерям мимо отца, а этому хотелось опекать до самого до нельзя. Сколько мерзостей заставляют делать проклятые денежки!

Александр. Москва, 18 апреля 1833 года

Как меня радуют турецкие дела! Все поступки нашего государя имеют что-то великое, но последствия еще явнее докажут Европе, а особенно английским и французским крикунам, сколь возвышенны и истинно царски чувства и политика нашего бесценного Николая. Скверные французишки только хвастают, себя превозносят, а везде поджигают беспорядки. Мы докажем им, что гораздо надежнее не давать потачку бунтовщикам; у нас все кончится скоро, хорошо, а они пусть себе там протоколят бельгийские дела. Никогда журналы не были так любопытны. «Газет де Франс» тоже утрирует, но я очень люблю «Французский журнал»: тон умеренный, рассуждения основательные, а иной раз и прекрасные шуточки, и ирония против либералов. Этот журнал у всех лавочку отобьет, бумага же белая, печать крупная. Это не безделица.

Сию минуту Ольга явилась ко мне от Пашковых с вестью, что была помолвка Андрея Ростопчина с Сушковой. Теперь отдаст мне справедливость кузен наш Александр Голицын. Скоро забыла его любезная! Ежели бы Ростопчину было года на три более, то хорошо бы, но он еще не вышел из опеки [граф Андрей Федорович Ростопчин родился 13 октября 1813 года]. Дай Бог, чтобы были счастливы! От нее зависит; надобно держать его в руках. Она умна, будет уметь ладить и с ним, и с графиней полоумною. Андрюшу люблю по отцу, но верно бы никогда не отдал Катю свою за него.

Александр. Москва, 20 апреля 1833 года

Башилов сказывал, что купили прекрасный дом Раевской (бывший графа Воронцова Арт. Ивановича) на Петровке, в нем будет театр. Башилов не хотел дать 140 тысяч за этот дом под свою строительную комиссию; а теперь он продан за 150 тысяч, да и это дешево: дом капитальный, средина города, и дохода с лавок от 18 до 20 тысяч. Я хлопотал для Раевской. Дочь ее, молодая вдова Софья Дмитриевна Камынина, – милая бабенка и большая моя фаворитка, но, увы, вдруг взбесилась: всегда превозносила мне свое счастие, свою независимость, любовь тестя и тещи, кои подлинно в глаза ей глядят, дочь у нее премилая пяти лет, единственная наследница большого имения; мать, живши у тестя на всем готовом, имела 15 тысяч дохода, – и что же? Она лишается всех сих выгод, чтобы против воли родных идти замуж, – и за кого? За известного мерзавца: именно тот N.,o коем я хлопотал тогда у Рушковского. Я знаю его только с виду, но знаю, что у него здесь очень дурная слава, и она будет плакать кровавыми слезами. Я отвечал одной из ее родственниц, которая объявила мне вчера о сем браке, и не без некоторой тревоги: «Я делаю признание никогда более не дружить ни с какою женщиной, ибо моя привязанность, кажется, приносит несчастье». Весь город сожалеет о бедной Камыниной. Тесть лишает ее всего, предоставляя имение маленькой дочери ее в совершеннолетие, а N. на имение и зарился. Ни он, ни она не имеют ничего, чем же жить будут? Намедни старик Камынин заводить стал было разговор этот, но я отклонил, переменив речь: дело деликатное, лучше ни во что не мешаться. Старик всегда отказывался принимать к себе N., но надобно было кончить начатое и употребить все средства, чтобы разорвать всякое знакомство.

Константин. С.-Петербург, 22 апреля 1833 года

Бал был прекрасный в Эрмитаже в так называемой Испанской зале, а ужин – в театре, прекрасно устроенном. Я сидел возле Каподистрии [Августина, младшего брата убитого в Греции Ивана Антоновича], который был в восхищении. Домой я воротился уже в 3 часа и устал, ибо много стоял, ходил как утром, так и вечером. Государь раза три изволил милостиво со мною разговаривать; да, я полагаю, не остался ни один человек на балу, который бы не был очарован его милостивым обхождением.