Константин Булгаков - Братья Булгаковы. Том 3. Письма 1827–1834 гг.

Чтобы все наши вести тебе передать, то вот и третье трагическое происшествие. Вчера Елена Григорьевна Пушкина, вдова Алексея Михайловича, покойного пострела, обедала у Рябининой; вдруг удар сваливает ее со стула, посылают за Иенихеном, который разными средствами приводит ее в память; она идет домой, но ночью последовали еще три удара один за другим, и она теперь без языка, без ног и рук; женщина еще не старая, и много дочерей; конечно, очень была она нужна. Сын ее, который был женат на Рынкевичевой дочери, тоже, по несчастью, недавно овдовел. Вот такие-то бывают беды на сем свете!

Александр. Москва, 3 июня 1829 года

Какую радость произведет в Берлине государево присутствие, и какая будет отрада для императрицы увидеть свою родину и отца! Посмотри, коли она не освободится тотчас от лихорадки. Такое свидание радостное лучше всякого лекарства.

Киселева мать беспокоилась о сыне; я рад, что мог ей сказать, что он здоров, у тебя был и отправляется на пароходе.

Сказывал Волков, что умер, кажется, в Суздале, Шаховской, замешанный в заговоре и лишившийся ума. В болезни все призывал жену, повторяя: «Получив ее прощение за все огорчения, умру спокойно»; умер как христианин, пришел в ум и в великое раскаяние. Только что испустил дух, и жена приехала. Возвратилась сюда в большом отчаянии, что не застала его в живых. Мне кажется, что для всех этих господ смерть – величайшее благо.

Вчера вечером был я у Бобринской. После ужина, для шутки, молодой Бобринский-вдовец сделал банк Дмитриевой в 100 рублей. Подошел князь Василий Васильевич Долгоруков: «Можно поставить 25 рублей?» – «Можно!» – «Отвечаете ли?» – «Отвечаю», – и пошла потеха; только Долгоруков от 25 рублей загнул на 2800 рублей, три раза убил, а в четвертый взял 1400 рублей.

Александр. Москва, 5 июня 1829 года

Тебя, верно, уведомил Воронцов о славном подвиге лейтенанта Казарского, который с 18-пушечным своим бригом дрался против 100-пушечного капитан-пашинского и другого 74-пушечного турецкого корабля в одно время и не только не сдался, но обоих разбил и прогнал. Я тотчас послал в оригинале письмо к Меншикову, и он, благодаря меня за извещение, прибавляет: «Казарский мог бы в самом деле дать генерал-аншефу Ротту полезные уроки в том, как следует биться с турками». Славное дело, коему и сами англичане, верно, позавидуют. Русским одним предоставлено делать такие чудеса.

Ну, брат, у нас в доме революция, беганье, прыганье, радованье. Костя с нами! Я не ждал его так скоро. Ночью будит меня Машенька. «Что такое?» – «Приехал Константин Александрович». – «Где он?» – «В зале!» Чуть было не побежал я к нему в рубашке. Он вырос, но мало; подурнел. Я думал, что задушит меня, целовавши. Загорел. Хотел я скрыть от Наташи его приезд, чтобы дать ей выспаться, было три часа утра; но она встала и тоже выбежала к нему. Долго мы не знали, что говорить; как много надобно расспрашивать, так не знаешь, с чего начать. Все начиналось и оканчивалось словами: «Ну, Костя», – и целованьями – да и баста. Ехали они и скоро, и хорошо. Преспасибо тебе и Серапину. Костю и Волчат [то есть сыновей Александра Александровича Волкова] дилижансы доставили до самых их жилищ. Я не знаю, что надобно будет заплатить еще; писал к Рубину, прося его прислать к нам кондуктора, коему жена хочет подарить за старания его около Кости.

Я брился, – входит со мною здороваться Лелька, которой не велел я сказать о приезде брата; только, увидев его неожиданно, она так изумилась, что стала в пень; это было вроде твоего сюрприза, помнишь, в Вене, как я с Гришею Гагариным вдруг тебя подхватил на улице, а ты и не знал, что я приехал. Надобно было дать ей воды, и она уже после начала его обнимать и плакать. Катя просто обрадовалась, ибо знала о его приезде; а Пашка, вообрази себе, ревнует Костю и давеча расплакался, что меньше им занимаются, нежели приезжим.

Александр. Москва, 8 июня 1829 года

Кажется, и рано отправился я сегодня к доброму Закревскому [тогдашнему министру внутренних дел], но не рано возвратился домой. На дачу явился в восемь с половиной часов; сказали, что почивает. Я пошел бродить по прекрасному саду: совершенная Венеция в садах; все осмотрел и рад, что после декокта своего много походил. Бежит человек: пожалуйте к генералу. Очень мы обрадовались друг другу и нашли взаимно кое-какие перемены в себе. Заставил меня еще попить чаю с собой, и мы успели хорошенько наболтаться, а то после явились губернатор и бездна народу. Закревский все мне сам показал, даже таскал на кухню и в винный погреб; после пошли в сад опять, он на Лидином острове в честь дочки посадил при мне каштан, выкопал сам яму и проч. Кажется, Закревский не хочет пить воды (впрочем, это не решено еще), а только ванны принимать. Пробудет он здесь до 10 июля, а там поедет ко времени ярмарки в Макарьев, где наводнениями много наделано бед; после опять будет сюда. Просил меня в среду обедать со всеми своими по-семейному, никого не будет, кроме нас; он выберет день, чтобы также у нас поесть венецианского рису Метаксова стряпанья.

Ну же дом, вид, чистота, расположение, вкус, прелесть! После подъехал и Сашка, который меня продержал еще лишний час. Явясь домой, нашел я человека Софьи Александровны Волковой: пожалуйте, дескать, ко мне, сию минуту будет ко мне Курбатов [директор университетского благородного пансиона]. Я тотчас Костю в дрожки да марш к Волкову. Много я тут болтал со старым товарищем, от коего много ожидаю добра, ибо, правду говорить,

Костя весьма малому научился в хваленом лицейском пансионе: сестры гораздо больше его знают. Положено, что в понедельник повезу Костю к Курбатову для маленького экзамена. Курбатов решит, в какой он попадет класс примерно, и по тому купим нужные книги. Курбатов дает мне человека из Университета, с коим Костя будет готовиться ко вторничному серьезному экзамену.

Александр. Москва, 12 июня 1829 года

Бедного Закревского очень душат визитами, и как он ни отделывается словами – дела нет! Должен принимать тех, кои силой вламываются. Вчера Юсупов приехал, вошел в переднюю. – «Дома нет генерала». – «Ну, я его буду дожидаться», – пошел в гостиную да и сел в кресла. Что тут делать? Принужден был Закревский оставить прогулку свою в саду и воротиться в дом, где, кроме Юсупова, ожидал хозяина и тесть мой со многими другими. Вообрази, что этот дурак, князь Щербатов, тоже вломился и час пробыл. Закревский не знал, как его сбыть, тем более что, не зная, кто он таков, не знал, о чем и заговорить с ним. Экий народ! Я на месте Закревского просто запер бы ворота. Какую же пользу принесет ему отпуск этот, ежели он в Москве найдет тот же петербургский ад, беспокойства, досады, хлопоты? Чем поправить здоровье, он более расстроит оное. С семи часов его уже тревожат. Ездить же самому положил он только к самым близким знакомым.