Константин Булгаков - Братья Булгаковы. Том 2. Письма 1821–1826 гг.

Константин. С.-Петербург, 29 сентября 1823 года

Сегодня большая церемония в католической церкви, панихида по папе; но так как там начинается в 10 часов, то, несмотря на предложение Тургенева ехать с ним и на обещание его иметь кресло, решился я остаться дома. К тому же одесская почта отходит утром, да и церемония будет продолжаться девять дней, так успею ее увидеть.

Александр. Семердино, 30 сентября 1823 года

Граф Ростопчин сказывал мне, что воды карлсбадские очень помогли Строгановой, урожденной Кочубеевой, но что она после поехала к другим водам, от коих стало очень ей дурно.

Благодарю тебя за душистую бумагу, которую выписываю я для княгини Куракиной. Портреты Гинрихса и Вейса буду ожидать. Этих людей никогда не забуду. Наша Юлия [супруга Д.П.Татищева] таки не утерпела, пустилась к мужу. Спасибо Воронцову за все, что пишет о десятинах. Он, верно, славно тебе устроит все это дело, а я буду ему тогда писать и благодарить.

Рушковский пишет, что был у графа Ростопчина. «Знаете ли, – сказал он, – что в прошлое воскресенье ходил я выразить неизменную мою признательность графу Ростопчину. Он принял меня с бесконечною добротою, и я воротился весь в восхищении от его ума и любезности. Вы, верно, сказали ему что-нибудь хорошее на мой счет, и я постараюсь это заслужить». Фавст сказывал, что был у графа Федора Васильевича, который очень его обласкал, называя обломочком 1812 года. Ты помнишь, что он находился при нем.

Константин. С.-Петербург, 2 октября 1823 года

Добровольский, ездивший навстречу к принцессе Шарлотте, чрезвычайно все в ней выхваляет: красоту, ловкость, приятность и благосклонность. Императрица Мария Федоровна сделала ей сюрприз, выехав к ней в Каськово навстречу; а на другой день, 30-го, принцесса прибыла в Гатчину, где теперь готовится много разных увеселений, спектаклей и проч. Заговорили было, что государев маршрут переменен и что возвращение будет ранее, чем назначено, но я сему не верю; по крайней мере, мы доселе не имеем никаких сведений, ни приказаний.

Александр. Москва, 2 октября 1823 года

Как досадно! Я вчерашнюю почту прогулял, по милости графа Федора Васильевича и Закревского. Поехал к Арсению в 6 часов, нашел его дома и одного, ну очень обрадовались друг другу; только было принялись говорить, явился Шульгин и ну барабанить; говорил, говорил о своих ссорах с князем Дмитрием Владимировичем и губернатором. Я вижу, что не дождусь конца, тут же после приехал Ренкевич и множество других. Я отправился к графу, условясь с Арсением, что возвращусь к нему позже, когда все от него разъедутся, что и исполнил, но так это было поздно, так я заболтался, что уже не время было отправить мое письмо к тебе; я же знал, что Арсений писал тебе прямо. Я нахожу, что он стал худее, но свежее в лице, дурной этот жир опал. Он очень весел, чувствует, как лестно новое его назначение, предвидит много забот, но чувствует необходимость исполнить волю государеву, которого имел счастие видеть в Бресте. Государь его обласкал, очень подробно говорил с ним обо всем и отпустил его очень довольного. Закревский здесь ожидать будет жену, проживет здесь месяц и через Петербург отправится к новому своему месту. Многие думали, что Закревский выйдет в отставку, – у него и на уме не было этого: «Конечно, старое мое место мне более по душе, но тут я начальник отдельной армии, военный губернатор, имею оклад большой, отношусь прямо к государю, могу, когда хочу, приезжать в Петербург. Грушеньке будет скучно, да и мне сначала, да делать нечего».

Князевы представления вышли. Шульгин, видно, устоит: ему даны знаки бриллиантовые Анны. Только странно их положение всех. Князь не может его видеть равнодушно. Государь обещал Шульгину крестить у него и писал князю Дмитрию Владимировичу быть вместо него восприемником. Вот, по крайней мере, то, что он сказал вчера Закревскому при мне.

Говорят об истории Караулова, этого пострела, усача, служившего у Ираклия Маркова. Дело переходит в Сенат. Он увез жену одного священника в Симбирске, набелил ее и так изуродовал лицо ее, что заставил ее же мужа венчать ее с собою. Поп узнал о том только после, и вышла каша большая. Поп говорит: «Это моя жена», – а множество свидетелей и причт, подкупленный Карауловым, показывают письменно, что нет. Этот же самый Караулов 20 лет назад заставил также попа хоронить козу. Он имел 2000 душ и все так прошалил и проел.

Константин. С.-Петербург, 3 октября 1823 года

Только и разговоров, что о новой приезжей принцессе, которую все видевшие превозносят. С Александром Ивановичем Татищевым говорила по-русски.

Карамзин мне пишет, что ему хочется остаться в Царском Селе до возвращения государя.

Александр. Москва, 4 октября 1823 года

Все мое время провожу между княгинею Куракиной, Закревским и графом Ростопчиным, который встревожен болезнью своей дочери-красавицы, хотя она и незначаща: кашляет, и грудь болит. Пренебрегать, конечно, не надобно, но и беспокоиться незачем. Она, однако же, с нами обедала. Лучше бы всего бросить корсет на несколько дней.

Арсений вчера ездил в Суханово к Волконской, ввечеру был у нас, но, к сожалению, нас не было дома. Он завтра собирается в свою деревню, кажется, в Тулу. Я о Закревском писал подробно любезному брату. Желаю, чтобы неправда была, что говорят о его Грушеньке; но дело сбыточное: все станется от этой избалованной ветреницы. Некому ее унимать, а отец разве даст сам пример глупостям. И здесь так много о том же говорят, что я боюсь, чтобы не дошло до Арсения. Все уверены, что она сюда не будет вовсе, а останется в Италии. Я слышал, что на балу во Флоренции Кобургский объявил Аграфене Федоровне, что не может ехать за нею в Ливорно; она упала в обморок и имела обыкновенные свои припадки. Этому был свидетелем не один человек, так мудрено ли, что все о том говорят. Сожалею душевно о бедном и добром нашем Арсении, который очень заслуживает быть счастливым.

Алексей Орлов здесь, но я его не видел. Он поехал в Ростов, где находится графиня Орлова, отбывшая туда внезапно из-за болезни знаменитого Амфилохия, престарелого монаха, который слывет святым и который графинин исповедник. Она, кажется, хочет отстать от света: распустила свою капеллу, состоявшую человек из шестидесяти, всем дала свободу. Видно, праздников давать не намерена более, да и на балы ездить не хочет уже. Не была на балу и во время государя.

Теперь много говорят о Витберхе, собирающемся ехать на год к водам. Ростопчин говорит на это: «Что это за воды? Он не министр; я бы просто велел с горы, где он строит свой воздушный храм, столкнуть его в Москву-реку: будет с него и этого купанья!» Скажи это Тургеневу, это по его части. Кушников, видно, не князь Дмитрий Владимирович, который стерпел, чтобы Витберх сделал в комнате присутствия круглый стол, дабы никто не имел первого места. Каков? Кушников говорит публично, что храм этот – дело несбыточное, что он писал уже о сем и ждет только пути, чтобы ехать в Петербург объяснить все государю и во всяком случае проситься вон из этой компании. Бог знает, когда церковь будет построена, а между тем материал заготовленный гниет, и денег убухано уже 20 миллионов ! И теперь все встало оттого, что денег нет. Понимаю, что, ворочая такими суммами безотчетно, Витберх мог, как и говорят, страшно обогатиться.