Константин Булгаков - Братья Булгаковы. Том 2. Письма 1821–1826 гг.

Сказывал тесть, что комитет не принял отзыва Рунича, отказавшегося дать объяснения Сенату, присовокупив, что он обратился прямо к государю. Ему вторично велено явиться в Сенат. Дело пакостное: он изобличается в клевете на

Болгарского, бывшего где-то губернатором, а Рунич ту губернию ревизовал; а сверх того, изобличается он во взятках, коих орудием был сын его, многоглаголющий Дмитрий Павлович, коего тоже вытребуют в Сенат или пошлют запрос. Это дело, даже если хорошо кончится, наделает много стыда отцу и сыну. Здесь точно во время государева пребывания дано было предписание Гедеонову (который то сам рассказывал) не пускать Рунича во дворец. Он был 30 августа в соборе, и ему знакомый шепнул это нарочно на ухо, чтобы избавить его от стыда.

Константин. С.-Петербург, 10 октября 1823 года

Здесь ничего нет нового, кроме дуэли флигель-адъютанта Кокошкина, о коей теперь я слышал и которая кончилась смертью его противника, гусарского офицера князя Барятинского. Ты, я чаю, его видел в Москве. Он заикался.

Я не сомневаюсь теперь в приезде Закревской, и то потому только, что графиня Нессельроде ее видела в Вене на выезде. Авось и глупости все останутся за границею. Очень мне жаль доброго Арсения. Без домашнего спокойствия и благополучия и почести не утешают. Об Орловой я давно слышал, что она окружена монахами и намерена свет оставить. Будто в оном не может она делать добро и спасаться! Пусть печется о благоденствии своих крестьян, призревает бедных, и Бог ее не оставит Своею милостию. Впрочем, что будет – увидим. Много и выдумывают на свете, а особенно насчет богачей. Витберг купил себе какое-то имение. Имел ли он прежде какое-нибудь состояние и приобрел ли что с женою – не знаю; но все уже сего довольно, чтоб были о нем толки. Ты графу Ростопчину дал очень хороший совет: неприлично генералу ходить во фраке. Находится еще в оном, когда получит отставку. Подобные тузы должны первые подавать пример повиновения к правилам и законам и, отклоняясь от оных, не вводить начальников города в затруднение и неприятность.

Мамонова приехала, откуда – не знаю, но велела мне заявить о своем приезде. Надобно будет к ней сходить. Я ее люблю за то, что она нас любит и к вам была так хороша. Если успею, то сегодня заверну. Что-то она о своем брате скажет? Им, говорят, завладел П.И.Кутузов, у которого он и жил в Москве и который с ним поехал в подмосковную.

Александр. Москва, 11 октября 1823 года

Вчера, то есть во вторник, еду ввечеру к Закревскому, чтобы его обрадовать известием твоим о его жене (здесь столько наболтали на ее счет, что возвращение ее казалось мне вещью необыкновенною, радостною). Подъезжая к крыльцу, вижу множество разного рода дорожных экипажей. Так как не могла это быть Аграфена Федоровна, я думаю себе: кто бы мог это быть? Только вхожу к Арсению, – первый предмет, который я встретил, была его жена. Ну целовать, здороваться. В другой комнате был отец, который состарился и похудел; с ним приехал еще в своей коляске Сверчков, брат поверенного в делах. Ты можешь себе представить радость Закревского. Сказывал, что имеет от тебя письмо, повторение того, что ты мне писал. Аграфена Федоровна свежа, как розан, несколько подобрела: очень весела и довольна, что здесь. Не поверишь, с каким я удовольствием рассказывал о сем возвращении всем кумушкам, кои бог ведает что не говорили об ней: «Она не воротится, да уж я знаю; плюнь мне в глаза, ежели будет; она мужа бросила», – и проч. Кажется, все такая же ветреная, говорит о десяти предметах в одно время, просит есть, одеваться, ложу в московскую оперу, разбирать, что навезла, а еще лошади не отложены. Он страх как доволен ее возвращением. Меня уверяют, что он знает все, что говорили о жене; видно, как умный человек, все в себе скрывал. Если бы все, что болтали на ее счет, было правдою, мне кажется, можно было бы заметить какую-нибудь перемену в том, как она держится, и речах ее. Это натурально; а вместо того она все такая же. Я не успел еще порядочно расспросить о знакомых наших в Италии; только знаю, что Сверчков, видимо, выздоравливает; какой-то доктор нашел, что не знали его болезни и не так лечили.

Я сказал одной даме, что ты слышал о Закревской от Нессельродши, а она мне в ответ: «Прекрасно, но Вена не Москва, подождите, пока она приедет, и тогда торжествуйте». Какая злоба и желание видеть везде раздоры и ссоры!

Описание маневров взял у меня Закревский, ибо он сего еще не имел. Читая анекдот о Россиниевой смерти, я подумал: «Вот на чем держится иногда новость, кою вся Европа повторяет». Сегодня ввечеру дают новую его оперу «Зельмиру». Во время оно газеты говорили, что это его шедевр; увидим. Только я не люблю серьезных опер, мне давай буффонаду, чтобы посмеяться.

Теперь говорят в городе о пассии сенатора Рахманова Григория Николаевича к Анти, которая живет с Киселевым. Тот, дурачина, дает ей 30 тысяч рублей, чтобы она разорвала с Киселевым; она не соглашается. Но он все-таки не пасует еще, ездит, вздыхает, и молодец над ним смеется.

Знал ли ты Сергея Ивановича Толбухина? Он умер вчера после четырехдневной простудной болезни. В клубе только и речи было, что об этом. Баллотировали вчера в члены старика-сенатора Северина (нашего Дмитрия Петровича папахена), и странно, что в 86 шарах не было ни одного черного; а в клубе есть чудаки, кои имеют за правило никогда не класть белого шара кому бы то ни было.

Правда ли, что графиня Мамонова помолвлена с каким-то уланским офицером Поливановым? Слышал ли ты это? Да полно, в Петербурге ли она? А брат ее решился, наконец, выбрить себе бороду; об этом говорят как бы о взятии Кадикса или о победе греков. Ты видишь, что Москва все та же.

Константин. С.-Петербург, 12 октября 1823 года

«Журналь де деба» тоже повторяет телеграфическую депешу герцога Ангулемского от 28 сентября, которую я тебе сообщил, мой милый и любезный друг, но… читай далее: «Вторая телеграфическая депеша. Порт Мари, 29 сентября, 6 с половиною часов вечера. Герцог Ангулемский президенту Совета министров: “Переговоры прерваны; военные действия возобновляются завтра на рассвете”».

Следовательно, дела еще там не кончены; но я готов парировать, что не пройдет недели, как в Кадиксе закричат «аман», только бы не переставали бомбардировать и не слушали никаких предложений. Когда Кортесы потеряют всю надежду на амнистию для себя, то выпустят короля, а сами, забрав сколько можно денег, дадут тягу, разве народ вступится за правое дело и их не выпустит. Долго эта история не может продолжаться, но когда газеты скажут и правду на этот счет, то не вдруг поверят.

Вышло по-моему. Король точно свободен, как увидишь из бюллетеня от 1 октября. Кортесы рассеяны. Очень любопытно знать подробности. Надобно ждать будущей почты. Известие сие прислано Убри из Берлина с почтою.