Константин Булгаков - Братья Булгаковы. Том 2. Письма 1821–1826 гг.

Шульгин точно получил бриллиантовую Анну. Он рассказывал Арсению сцену свою с губернатором у князя в кабинете. «Я, – говорит он, – до того рассердился, что сказал губернатору: “Вы можете плевать на Шульгина, но при малейшей обиде обер-полицеймейстеру я вам уши обрублю: мне этому не учиться”». – «Что же говорил князь?» – спросил Закревский. «Ничего! Стоял у стола и ногти себе стриг». «Так что (заметил граф Ростопчин, которому я рассказал этот анекдот) князь изменил пословице; вместо того, чтобы сказать: «Я умываю руки», – он говорил: “Господа, я подрезаю ногти”». У этого ничего не уйдет! Вчера я сидел у него часа три, и он все рассказывал мне прелюбопытные анекдоты об императоре Павле. Я графа просил не показываться во фраке на улицах, что нехорошо, может дойти. «Но я же послал мое прошение об отставке». – «Все равно, вы ведь ее еще не получили, все на вас смотрят, не надобно подавать дурной пример, как будто вы пренебрегаете военным мундиром». Он смолчал, авось-либо и послушается. Зачем ставить Голицына и Веревкина в неприятное положение, упускать свою должность или сделать графу неприятность? Он все разбирает теперь свои картины, коих множество; до моих эстампов он еще не добрался.

Константин. С.-Петербург, 5 октября 1823 года

Одесская почта привезла мне письмо от Воронцова от 26-го и из Тульчина от 29-го сентября. Государь проехал через Хотин в Черновицы 24-го. Австрийский император встретил его на границе, где они сели вместе в коляску и отправились далее. Тридцатого наш государь должен был иметь ночлег в Тульчине, возвратясь уже из Черновиц. Воронцов видел также Татищева, приехавшего тотчас после государя в Хотин. В последнем письме Воронцов говорит: «У нас будет пять дней смотров и маневров. Надеюсь, что Сабанеев добьется успеха, и сообщу вам о сем известия». Вот тебе описание и порядок маневров. Вот также стихи Жуковского к приезду принцессы Шарлотты, от коей все в восхищении.

Россини не умер. Слух разнесся от следующего анекдота. Он сочинил какую-то оперу в Венеции, которая совершенно упала. На другой день написали у него на дверях: «Rossini ё morto», и от этой шутки по всей Европе разнесся слух о его смерти.

Я еще не видел, но много слышал о портрете Дау. Князь Александр Николаевич, коего он тоже пишет, мне сказывал, что ни одного портрета государева нет столь похожего. Как скоро будет свободно, зайду в Эрмитаж. Жаль, что я не знал, что ты знаком с Кипренским. Я бы ему от тебя поклонился. Он был у обедни у князя тому две недели назад. Графиня Нессельроде приехала во вторник вечером. Мужа не видала дорогою, а ожидает недели через две сюда. Она здорова, видела Закревскую в Вене, которая едет к мужу с отцом. Ты и ее, вероятно, увидишь в Москве, если не теперь, то по возвращении из Белоруссии.

Александр. Москва, 8 октября 1823 года

Прежде нежели опять забуду, сообщу тебе прекрасную черту нашего государя, ежели она тебе неизвестна. В маневрах, бывших под Брест-Литовском, лошадь какого-то офицера, испугавшись выстрела, понесла его и пробилась в толпу, где был государь. Офицер задел государя шпорою, распорол сапог и сильною контузией ушиб государю ногу больно, так что Закревский не мог в тот день видеть императора, ибо он не одевался ввечеру. Как скоро это сделалось, великие князья и окружавшие государя тотчас было поскакали за офицером, чтобы его схватить; но государь их остановил, сказав: «Я знаю, кто это!» После маневров сказал он Дибичу: «Отыщите для меня этого офицера, у него, по всей видимости, отвратительная лошадь, пошлите ему одну из моих лошадей и скажите ему, что это мой подарок». Меня восхитила эта черта; жаль, ежели подобные вещи будут потеряны для потомства и для будущего историографа такого государя. Нога у государя болела несколько дней.

Федор Петрович Уваров здесь, но спешит в Петербург, чтобы показывать гвардию принцу Прусскому. Я его видел издали в ложе князя Юсупова в Итальянской опере.

И у нас тоже много говорят о принцессе Шарлотте. Граф мне вчера поведал (когда я говорю «граф», это значит – граф Ростопчин), что это принцесса вроде Екатерины Великой, что она чрезвычайно умна, и все это содержится в весьма соблазнительном теле. Она прославилась знаменитым своим письмом, которое написала отцу своему в то время, когда тот был в ссоре с женою (матерью принцессы Шарлотты), и которое успехом своим стоило принцессе великой славы. Так что можно предвидеть, что она заставит себя полюбить всю фамилию, частью которой скоро сделается. Все, что ты мне о ней сказываешь, доказывает, что она будет продолжать в том роде, в каком начала. Кажется, ради нее у нас делаются большие расходы.

Я обедал вчера у графа с Арсением и Меншиковым. Этот худ, желт, и видно, что нездоров. Проболтали до семи часов вечера, и все о кампаниях 12-го, 13-го и 14-го годов. Всякий рассказывал свое, а граф дал нам полное понятие о всех живущих еще французских маршалах и даже женах их. У него бездна прелюбопытных анекдотов, не только о французах, но о всех известных людях прочих земель: все они перебывали в Париже, и со всеми был он знаком.

Константин. С.-Петербург, 9 октября 1823 года

Здесь все говорят, или, по крайней мере, многие, что князь Дмитрий Иванович [Лобанов-Ростовский], давно просящийся в отставку, получил увольнение и что на его место министром юстиции Сперанский. У Лазаревой я обедал с сим последним и с Журавлевым, и ничего не только не слыхал о сем, но и не заметил. Впрочем, быть может, и выбор преемника Лобанова весьма хорош. О контролере ничего еще не слыхать, да я думаю, новый не будет назначен до возвращения государя. Поговаривают также, что государь двумя неделями ранее предположенного изволит возвратиться; но сего еще не видать. До сих пор в маршруте была только маленькая отмена. В Тульчин, вместо 28-го, государь прибыл 30 сентября. Дмитрий Львович мне сказывал, что жена его писала уже из Риги; он сегодня должен был ехать ей навстречу. Я чаю, она очень переменилась, а как хороша была!

Александр. Москва, 9 октября 1823 года

Вчера Корсаков прислал Кате и Ольге, невесте своей, воз славнейших яблок домашних. Для меня они лучше ананасов. Вчера заехали мы навестить Корсакова; он нас заарестовал; подъехал тесть, и мы там остались ужинать. Жена похвалила ковер, и подлинно прекрасный, а он, как галантный кавалер, и подарил ей; она было совестилась взять. «Да ежели так, – сказал он, – так я дарю ковер не вам, а невесте моей Ольге». Это один из прекраснейших синих ковров, какие только бывают, с темным оранжевым бордюром и прелестным рисунком. Он с нами еще говорил о поведении его сына, который все продолжает дурно вести себя. «Впрочем, – сказал он, – ежели Бог не продлит век мой, и я не успею прожить свое имение, я дам на себя векселей на два миллиона и раздам все, что имею, тем, кого люблю».