Константин Булгаков - Братья Булгаковы. Том 2. Письма 1821–1826 гг.

Александр. Москва, 23 июня 1824 года

Вчера меня испугали. Васька меня будит: «Пожалуйте сейчас… (Я думал, что сделалось что-нибудь с женою.) Пожалуйте к Ивану Николаевичу: прислал за вами человека верхом». Не сделалось ли чего-нибудь с ним? Он любит писать, а тут и записки нет. Поскакал туда. Он еще в постели лежал, нежился. – «Знаете, зачем я послал за вами?» – «Не знаю, да говорите же скорей!» – «Я делаю сегодня закладку храма, памятника для государыни Екатерины; статуя ее, мраморная, завтра будет привезена сюда из Братцева. Я желаю, чтобы вы, яко мой друг, тут были, и прошу вас упросить графа Ростопчина также приехать; в 12 часов будет освящение, и я положу первый камень». Экий чудак! Я не мог, однако же, не побранить его, и просил впредь меня этак не пугать, а всегда написать словечко.

Александр. Москва, 24 июня 1824 года

Не стало, любезный друг, бедного Дмитрия Борисовича Мертваго! Он вчера в три часа пополудни скончался, после продолжительной болезни. Не было средства его спасти. Душевные скорби потрясли его здоровье; однако же он сохранил твердый дух до последней минуты и перед самой кончиной говорил с Киселевыми об их делах, давая им полезные советы. Он умер, исполнив все обязанности христианина. Варвара Марковна и вся семья в таком, говорят, отчаянии, что я не имею духу туда ехать. Дай Бог ему царства небесного! Это для Сената большая потеря. Бедный Иван Васильевич Чертков вчера уже очень огорчался, слыша, что дело плохо идет. Он покойному помогал в нуждах его. Жаль доброго человека.

Вчера была у Наташи графиня Ростопчина; она сказывала, что свадьба его племянника Голицына с Кутайсовой еще не объявлена, как и другого брата с Зотовой, что нет еще согласия князя Алексея Борисовича на последнюю; а первая, не знаю почему, тянется. Молодой воздыхатель в это время пока у них в деревне. По поводу Кутайсова. Отъезжая в деревню, он велел сделать кое-какие перемены в доме своем на Никитском. Вообрази, что, только стали дотрагиваться, все потолки провалились: они держались на одних карнизах, накат весь был гнил. Он недавно давал бал большой. То-то было бы весело, кабы тогда провалились все потолки! Старику это говорил уже лет за пять архитектор, но старик и скуп, и упрям, и только отвечал: «Нет, батюшка, это старинный дом, а старинные дома вечные; это не нынешнее ваше строение». Одолжил бы он очень своих гостей старинным своим домом.

Я теперь читаю собственноручные записки покойной государыни к Ивану Николаевичу Корсакову. Там полно нежностей, но множество и намеков, кои я не понимаю и кои надобно будет ему объяснить мне. У него были все оригинальные письма Вольтера к императрице, которые были напечатаны. Сия драгоценная коллекция с другими, еще более драгоценными, бумагами была похищена французами в 12-м году. Также пропало много писем Потемкина к государыне, тоже Ивану Николаевичу отданных тогда. Шкатулку эту забыл камердинер взять; послали за нею, но французы были уже в городе. Жаль!

Константин. С.-Петербург, 25 июня 1824 года

Государь вчера изволил поехать осматривать поселения; я полагаю, что 2 июля прибудет уже обратно в Царское Село.

Блудов сбирается всякий день выехать в Карлсбад, но все ему мешает болезнь то одного, то другого ребенка. Он у меня третьего дня обедал с Тургеневым, Жуковским, Полетикою и Карнеевым. Довольно посмеялись.

Александр. Москва, 26 июня 1824 года

Жаль бедную Нарышкину. Она имела одну болезнь и одну кончину с графиней Лизаветой Федоровной Ростопчиною. Графа это очень растрогало, напомня ему потерю, так недавно им сделанную. Понимаю горе бедного Шувалова. Какая нареченная на земле могла бы возместить ему эту? Давно говорили, что она без надежды, но не менее смерть эта всех поразила, и только об этом и говорят в Москве. Я ее знал 9 лет.

Александр. Москва, 30 июня 1824 года

Преднамереваемая поездка в Суханово к имениннику расстроилась, любезнейший друг. Спутник мой, граф Ростопчин, занемог по милости своих плутов-мужиков, кои вдруг отказались от работ, требуя все быть на оброке. Это произвело у него волнение желчи и рвоту. Он писал к князю

Дмитрию Владимировичу официально, ибо находит, что тут есть постороннее лицо, подбивающее мужиков к непослушанию. Князь приехал сам к Ростопчину объясниться и послал тотчас на место исследовать.

Константин. С.-Петербург, 4 июля 1824 года

Воронцов мне пишет с восхищением о Крыме: край благословенный и единый, я думаю, в Европе, где еще можно дешево жить. Саранча не по охоте валится в воду, а ее заносит ветер, и этот северный ветер единственное от нее спасение, ибо все другие средства человеческие ни к чему не ведут. Еще ее истребляет сырая зима, от которой яйца ее гниют. Говорят, что она уже недалеко от Полтавы. Экая беда!

Александр. Москва, 4 июля 1824 года

Мне, право, мат пришел: не получая доходов, не только быть исправным в платеже процентов, но бог знает чем и как жить! Забравшись в Семердино, может быть, оттуда и не выеду. Многие поставлены будут в ту же необходимость. Рязанскую губернию, которая кормит Москву, всю залило; кроме того, и мужики там, говорят, шалят. Балашов послал для усмирения их генерала Скобелева. Бог милует нас покуда: в подмосковной хлеба хороши, только к сену нельзя еще приступить от дождей.

Александр. Москва, 7 июля 1824 года

Скоро земля наша будет в водяной болезни! Дожди не перестают у нас, они сопровождаемы сильными грозами. Молнией загорелось на Пятницкой, на Мясницкой, в Крутицких казармах и в доме графа Потемкина, на Пречистенке. Слава Богу, никого не убило, и пожары скоро были затушены. Дожди совсем не освежают воздух, а напротив, есть что-то душное в воздухе. В десяти же верстах от Москвы, по Тульской дороге, был пресильный град третьего дня. Макарьевскую ярмарку потопило, снесло много балаганов; где и вода сошла, остался ил, который надобно свезти; в иных местах он на аршин. Вот жалкие известия, кои слышал я вчера у Ильинского от старика-купца, оттуда приехавшего. Ужасно жалуется на дороги; говорит, что экипаж, который выдержит переезд из Черной Грязи сюда, можно смело покупать.

Вчера было бракосочетание молодого Бобринского с княжной Горчаковой – здесь, в городе, в домовой церкви князя Юрия Владимировича, который, говорят, очень плох и с трудом сюда приехал из Петровского, куда опять все отправились тотчас после венца. Я видел процессию, конца которой не видно было на улице. Невеста вся сверкала бриллиантами. Ей их надарили почти на миллион. За один только камень старик уплатил 80 тысяч рублей. Сказывают, будто мать браку препятствовала, а старик ее торопил. Говорят много всякого, и между прочим, что княгиня-мать, коей надобно выплачивать миллионы долга, не сможет их уплатить, ежели не получит опеку после смерти старика, а полагают, что старик сохранит себе пенсию, а остальное отдаст внучке своей еще при жизни. Все оттого, что Горчакова щедро платила своим полюбовникам, а их у нее было три и более.