Константин Булгаков - Братья Булгаковы. Том 2. Письма 1821–1826 гг.

Я был у графа Ростопчина, которого нашел нездорового и рассерженного. Мужики его из Воронова, не спросясь у управителя, пришли, числом 25, с пустыми жалобами; он им доказал, что все их требования вздорные. Наконец, как водится, просили посадить их на оброк, тогда как всякое тягло должно на господина обрабатывать только 3/ 4десятины. Граф их прогнал, дав слово, что, покуда он жив, они на оброке не будут, и что ежели не уймутся, то сошлет на поселение. Эта вылазка сильно его обеспокоила. Сказывают, что какая-то дама разъезжает и возбуждает крестьян к подобным выходкам. Граф хочет говорить о сем с князем Голицыным.

Покойная княгиня Разумовская оставила 9000 крестьян и много добра для раздела между двумя своими сыновьями. Дочерям оставляет она, как говорят, по завещанию 1500 крестьян.

Александр. Москва, 2 июня 1824 года

Лазарев едет не к вам, а на Кавказ, да, я чаю, уже и уехал вчера; намедни был я у них на прощальном обеде. Он прислал Наташе в подарок фруктовые деревья для подмосковной и несколько штук материи своей фабрики шелковой.

Любезен ли он или нет? Да все так же рассеян, как прежде, ибо, идя обедать, отец его сказал ему: «Иван, подай руку Ртищевой», – а он подошел, да подал руку мужу ее, сенатору Ртищеву, и ведет его за стол, а все помирают со смеху.

Я видел княгиню Голицыну, твою соседку; она при мне приехала к сестре Ростопчиной, у коей и живет.

О вашем князе и до сих пор еще не перестают говорить. Сказывают, что Библейское общество разрушается, – вещь несбыточная; вот почему приехавший третьего дня из Петербурга Хитрово, только что вышел из коляски дорожной, написал Филарету письмо, коим извиняется, что не может более заниматься делами библейскими, и просит исключить его не только из числа вице-директоров или президентов, но даже и сочленов общества сего. Сверх того, просит он преосвященного о сей его просьбе дать знать в Петербург с сей же почтою. Сие рисует человека. Добивался, искал того, что теперь отталкивает от себя, без всякой крайней нужды. Да что и ждать от него? Он сим похваляется всем и каждому.

Ну, брат, ходил я третьего дня по новому Петровскому театру. Огромное, великолепное, прекрасное здание, внутри и снаружи. Бове и Кокошкин везде меня водили. К 30 августа будет открыт, но, право, не понимаю, как все это кончится к тому дню. Внутри все еще в подмостках. Он формы театра С.-Карла в Неаполе, пять ярусов лож, шестая галерея, всех лож, кажется, сто семьдесят. Для удобства, помещения, разъездов, пожаров – все прекрасно придумано Занавес имеет десять сажен ширины и семь вышины, это даст тебе понятие об обширности здания. Не прощаю я князю, что у него разошелся торг с Гонзагою для декорации; дают их писать какому-то немцу: разводят копеечную экономию там, где разбрасываются миллионами! Еще не понравилась мне ложа императорская, на середине театра; ее сделали прекраснейшую, для чего? Для того, чтобы вместо 168 лож было 170! Славная спекуляция; а я парирую, что в этой ложе вся наша императорская фамилия не поместится. Сие здание будет, конечно, красивейшим в своем роде в Европе и сделает много чести Бове. Кокошкин показал мне образец кресел для партера, который ему только что доставили; мне в нем было очень удобно, но я ему засвидетельствовал, что мужчине в нем будет тесно, а зимою тот же мужчина в медвежьей шубе долго в нем не продержится. Ему пришлось согласиться со мною, а все это делалось для того, чтобы увеличить ряд кресел в театре, который никогда не будет полон, ибо может вместить 4000 зрителей.

Константин. С.-Петербург, 3 июня 1824 года

Я не удивляюсь, что Филарет огорчен переменой, воспоследовавшей с нашим князем: он с ним дружен. Я видел князя все эти дни; он очень рад, что избавился от мест, кои не давали ему минуты свободного времени. Теперь он весел и спокоен. На него возложена опять придворная часть, на время отсутствия князя Петра Михайловича. Уварову опять наследство! Скоро ему некуда будет девать денег; да полно, скупому все мало. Жена его поехала вчера, кажется, в Москву, видно, по болезни матери. Жаль, что ее не застанет. Вот и Жуковский явился. Он возвратился из Дерпта, куда проводил больного своего друга Батюшкова. Надеются, что его там вылечат от сумасшествия. Тургенева не видал все эти дни. Я крепко надеюсь, что его дела устроятся, и душевно сего желаю. Он всякого добра достоин.

Александр. Москва, 3 июня 1824 года

Вчера опять разговорились о новом театре: Васильчиков сказывал, что мысль Бове была вместо занавеса большое сделать зеркало. Князь не согласился: очень бы стало дорого. Мысль новая, но не знаю, была ли бы хороша эта движущаяся картина: весь бы театр со зрителями повторялся в зеркале сем огромном; но как бы еще осветилось это, не стало ли бы ослеплять зрения! Лучше бы предоставить это Гонзаге: он этого дела мастер.

Константин. С.-Петербург, 4 июня 1824 года

Ростопчин поступил со своими вороновскими мужиками так, как я с хотынецкими поступил. Ничего не платят, ничего делать не хотят, да еще жаловаться ходят на управителя. Надоели мне; я сказал им, что если еще раз придут, то я прибавлю день работы в неделе, на что имею право: ибо они два дня работают, а по тамошнему положению надобно бы три. С тех пор и ходить перестали.

Говорят, указ о продолжении Тургеневу оклада, который он получал, будучи директором, подписан. Я очень рад; а он было очень пригорюнился.

Александр. Москва, 5 июня 1824 года

Фавст мне пенял, что я секретничаю перед ним. – «Я? Да отчего ты заключаешь?» – «Вчера Кайсаров сказывал, что ты будешь на место Оболенского попечителем здешнего университета». – «И помышлений не имел, клянусь тебе; мог ли бы я это скрыть от тебя?» Я не знаю ничего, а без моего ведома, верно, это не сделают; есть довольно охотников; я ничего не прошу и не хочу, кроме покоя. Это место не представляет ни выгод, ни приятностей, а всякую ответственность: кто сладит с самовластием избалованных учеников и с интригами и развратом профессоров? Все бы пало на меня. Слуга покорный! Кажется, довольно смирно и уединенно живу от действующей и кричащей толпы, а все не оставляют меня в покое. Моя карьера кончена.

Константин. С.-Петербург, 6 июня 1824 года

Не имею никакого известия от жены [125] Мария Константиновна Булгакова навещала в Кишиневе престарелого отца своего Константина Дмитриевича Варлама. , мой милый и любезнейший друг; а должен бы теперь уже иметь если не из Могилева, то из Тульчина. Вероятно, она отдала письмо какому-нибудь почтмейстеру, а тот отправил с обыкновенной почтой; впрочем, я не беспокоюсь: экипажи крепки, люди с ней надежные, ничего дурного ожидать не должно. Ожидаю известий из Одессы, где Воронцов для нее остался и приготовил ей комнаты у себя в доме. Везде по дороге должна она найти хороший прием, ибо много едут моих приятелей.