Константин Булгаков - Братья Булгаковы. Том 2. Письма 1821–1826 гг.

Александр. Москва, 11 июля 1824 года

О здешнем месте все разные толки. Всех окладов 6000 без квартиры. Много возни с цензурою и студентами, да где нет хлопот? Ни в каком отношении не будет оно приятно для меня; но, может, и решусь. Ежели бы Тургенев не был болтушка, можно бы и с ним посоветоваться. Я слышу, однако же, что Оболенский чуть ли не переменил мысли и остается. На все есть Божие определение.

Александр. Москва, 14 июля 1824 года

Третьего дня засадил меня в Английском клубе играть в вист князь Юсупов, то есть он, Кирилл Нарышкин, князь Михаил Голицын и я. Татарский князь выиграл 4 роббера. «Что делать, – сказал я, – по крайней мере, надобно радоваться тому, что четыре роббера выиграл бедняк». Зазвал тут к себе на обед на вчера, и вечером оного играли все музыку из итальянских опер; после показывал разные картины и виды, кои купил за ничто, по своему обыкновению. Показывал мне также князь свой старинный штамбух, в коем нашел я, между прочим, руку Метастазио и преострые стихи известного Бомарше. Попрошу их списать и пришлю тебе. Оттуда поехал я к графу Федору Васильевичу, с которым пустились мы к Корсакову, гуляли у него в саду: он отперт для всех по воскресеньям, и бездна была народу. От Корсакова пустились мы, с добавкою тестя моего и Метаксы, к нам чай пить, сидели с Наташей до половины одиннадцатого, гости – по домам, а я – в клуб, где в бильярд зашиб десять рублей: вот и весь мой день.

Есть некто барон Шот, отставной капитан, служивший при князе Горчакове и Милорадовиче, очень красивый, молодой, но нищий как церковная крыса. Щедроты Александра Львовича Нарышкина некоторое время облегчали его положение; но они поссорились, и все закончилось. Молодой человек имеет вид весьма порядочный и безупречного поведения, ежели не считать проказ с дамами. Давеча отвел он меня в сторону, чтобы посоветоваться со мной о весьма важном деле. «Что такое?» – «Проживая в доме господина Веневитинова, у которого есть дальняя племянница, коей опекуном он до настоящего времени состоял и которая теперь достигла совершеннолетия, я имел счастие понравиться этой юной особе, и до такой степени, что она предложила мне, в то время как тетка ее послезавтра едет в деревню, а она ехать с нею не хочет, той ночью ее похитить, ежели мне угодно, чтобы тут же обвенчаться. Должен ли я упускать подобный случай? У меня ничего нет, судьба предлагает мне молодую и красивую особу, которая, помимо 50 тысяч дохода, обладает 200 тысячами серебром в ломбарде. У нее нет ни отца, ни матери, она может располагать своей рукою и сердцем по собственному выбору». – «Все это очень хорошо, но я не советую вам устраивать похищение; это все же насилие; исчерпайте сначала все мягкие пути. Вы благородны, почему бы вам прежде не попросить ее руки? Ежели договоритесь – тем лучше; ну а ежели нет – тогда сможете вернуться к иному средству; оно было бы даже и бесполезно, ибо мамзель Полина располагает рукой своею по своему желанию».

Нельзя было Шоту не согласиться со мною. Тут стал он просить меня ехать с ним к дяде, к коему он вхож. «Мой поступок облечется большей торжественностью, ежели будет происходить в присутствии такого человека, как ваше превосходительство, который пользуется таким уважением; тогда увидят, что намерения мои честны». Нечего делать. Думаю себе: «Я помешал совершить отчаянный поступок; зачем не быть орудием честного поступка, зачем не составить счастие бедного, но доброго малого? Нет ничего дурного требовать руку молодой девушки».

Оделся я вчера и пустился к родным мамзель Полины. Дядя очень нахмурился; жаловался, что Шот прежде сговорился с племянницей, нежели с ним. «Да как же иначе делать? Спросить прежде у вас, чтобы племянница ваша сказала потом: «Я не хочу идти за него»? Я сам женат и прежде уверился в чувствах княжны Хованской, а потом просил согласия отца». – «Да мы завтра едем, как так скоро решиться? Полинька со временем может найти лучшую партию, с ее состоянием: она молода». – «Это знать нельзя: мы видим, что графиня Орлова при своем богатстве и теперь в девушках. Зачем хотите вы противиться счастью вашей племянницы; не сказала ли она вам, что она будет или за Шотом, или ни за кем?» – «Это правда…» Мы бились около двух часов. Тетка, род банщицы, отвела меня в угол и сказала на ухо, что, ежели, тотчас это кончить, могут подумать в публике, что Полина брюхата, или что мы ее продали барону Шоту. – «Да чем ему вас купить?»

Наконец я заметил, что выгода тут играет большую роль, и сказал Шоту: «Бьюсь об заклад, что с опекунством не все в порядке». Шоту пришла в голову очень хорошая мысль, ибо он сказал дядюшке, что ежели дело устроится, то ему надобно только подготовить такую бумагу, какую он захочет, и которую Шот подпишет, не читая (чего я ему делать не посоветовал). Однако же с сего момента дядюшка тон изменил. Утром ничего не было заключено, и я уехал, объявив родственникам, что две вещи равным образом не в их власти: первое – заставлять их племянницу выходить за другого, а не за барона Шота, и второе – помешать ему жениться на ней, если она того желает; ибо, в конце концов, он не слуга, а человек, который имеет право претендовать на ее руку. Вечером Шот приехал ко мне весь сияющий, плача от радости, называя меня своим благодетелем; он говорит, что дело устроилось так: завтра они едут в Воронеж, Шот присоединится к ним через десять дней, и там сыграют свадьбу, чтобы избежать сплетен в Москве.

Итак, этот роман оканчивается к общему всех удовольствию, но Шот все боится чего-нибудь неожиданного. Это натурально: переход его от бедности к избытку так скор и неожидан, что может он сомневаться в счастии своем. Не думал – не гадал и попал в сваты!

Константин. С.-Петербург, 15 июля 1824 года

Мы были в воскресенье на свадебном ужине у Мадатова. Это походило немного на тысячу и одну ночь. Улица и двор весь наполнены были любопытными, лестница – цветами и музыкантами; в первых дверях – арап и персиянин в богатых одеждах, в гостиной – все грузинские цари и царицы в нарядных платьях, везде освещение ужасное. Ужин был славный, играла музыка, пили шампанское и разъехались, взяв по фунту конфет. Много было генералов. Между прочим Сухозанет, который получил 2-го Владимира, а скоро получит и жену. Новая свадьба в городе: молодой граф Самойлов, флигель-адъютант, женится на графине Пален, внучке Литтовой. Две фортуны соединяются.

Вчера я с Тургеневым обедал у Дашкова на даче, где просидел до девяти часов. Гулять нельзя было за дождем, играли в вист. Там кто-то сказывал новость, которой я, однако, не верю, ибо, конечно бы, из Одессы мне кто-нибудь бы написал. Сказавший слышал – от кого не знаю, – что молодой поэт Пушкин застрелился. Вернее то, что он отставлен. Не ужился с Воронцовым, этого я понять не могу. Тут был Спафарьев, который приехал из Ревеля, – рассказывал о Мамоновой, что ее там никто не видит: встает, когда другие ложатся. Впрочем, белится все по-старому.