Константин Булгаков - Братья Булгаковы. Том 2. Письма 1821–1826 гг.

Александр. Москва, 18 августа 1825 года

Здесь все сожалеют о важной потере, которую сделал Ермолов. Лезгинцы убили изменнически двух лучших генералов той армии: Лисаневича и Грекова или Власова (не помню хорошо). Они смотрели приведенных пленных, как вдруг двое из них выхватили спрятанные за пазухой кинжалы и положили двух генералов наших замертво. Также кончили Цицианов и Клебер. Смерть тем более ужасная, что бесславная; другое дело – пасть в сражении, но быть убитым изменниками – горькая участь… Все сожалеют о генералах сих.

Кажется, не нужно было Энгельгардту выиграть в гамбургской лотерее. Ох, досадно бы было, ежели бы Воротынец достался тогда богачу. Я все радуюсь, что этот лакомый кусочек сделал фортуну четырех бедняков.

У Корсакова славная красавица донна Пепина… Корсаков точно как султан между ними, они его тешут и забавляют, а меня слушают, как главнокомандующего, знающего их обычаи, привычки и язык. Корсаков, однако же, слабеет; я всегда ему говорю о завещании, что век его не окоротеет. Вчера начал он его писать, просил меня и Фавста быть после свидетелями. Я человек с пять выпросил уже на волю, а главному фавориту своему, всюду с ним ездящему, по прозванию Князек, обещал сделать состояние.

Славная была у тебя мысль – учредить почту экстренную до Таганрога, распространяя ее на все по дороге лежащие города; это придаст большую деятельность переписке с Таганрогом, и все заинтересованные в том будут тебя прославлять.

Александр. Москва, 21 августа 1825 года

Желаю тебе скорее совершить дело покупки дома Безбородки: это славное, полезное приобретение для департамента, улица ваша будет подлинно почтовая. На перекрестке только один угол будет не ваш. С удовольствием и любопытством прочту записку твою князю, касательно покупки этой. Не удивляюсь, что князь уважает представления твои: они всегда основаны на пользе службы.

Александр. Москва, 24 августа 1825 года

Вчера был я с Фавстом и тестем на обыкновенном воскресном празднике, на даче Корсакова. Фейерверк очень хорош. Кончилось все взятием крепости турецкой, построенной на берегу пруда, со множеством полумесяцев. На пруду являлись два брандера греческих (надобно думать), кои начали кидать бомбы и ядра прямехонько в крепость, и наконец оную зажгли и взорвали, а там и сами (для полноты зрелища) взлетели на воздух, обратясь в бураки. Очень было хорошо. После сели мы в вист, а прочие начали танцевать и петь. Я уехал до ужина, думал было в клуб, но вместо того повернул оглобли домой.

Ну же обед задал Лазарев! Сакен был очень мил и весел, взял меня тотчас за руку, пенял, что я у него, старого приятеля, не был. «Но ежели б все, кто вас любит и ценит, стали бы вас навещать, то когда бы вы занимались делами, господин граф?» – «Так ведь я уж не хорохорюсь, как прежде, я в четыре часа утра на ногах, а в восемь вечера уж и в постели. Есть ли у вас новости от вашего брата?» – «Почти всякий день», – и проч. Старик бодр и свеж, не видно и следов последней его болезни. Тут обедали Юсупов, Орлов, Панины, Сипягин, Потемкин, Храповицкий, Розен, Шульгин, комендант, все большие начальники. Зато Лазарев был в восхищении; все нападает на меня, чтобы тебя оседлать, но я ему сказал откровенно, что невероятно, чтобы граф Нессельроде сделал бы для тебя то, в чем отказал письменно князю Дмитрию Владимировичу, о чем и этот письменно относился к Лазареву, коему остается подать в отставку из коллегии, и потом уже определиться к князю. Ему хочется все коллежский мундир, а еще более чина превосходительного при отставке.

Обед весь провели мы в весьма приятном разговоре и шутках. Только как долго сидели! Я удивляюсь, что старику было это не в тягость. Я как отобедал, так и марш домой, посмотрел на своих, да отправился к Корсакову.

Александр. Москва, 25 августа 1825 года

Вчера видел я приехавшего с женой (которую я знал девицею в Карлсбаде) Михаила Орлова. Кажется, женитьба пошла ему на пользу; он хорошо выглядит, думает пробыть здесь некоторое время и поджидает брата Алексея. Он желал бы, сказал он мне, повидать Мамонова, с коим был всегда очень близок. Я сказал, что сие легко устроить, что я поговорю об этом с Шульгиным; этот пришел в театр позднее, я с ним говорил, и он назначил встречу с Орловым на нынешнее утро, чтобы вместе пойти к Мамонову. Только Шульгин не ожидает ничего хорошего. Он сказал Мамонову, что Орлов приехал. «Тем лучше, – отвечал Мамонов, – кстати! – И потом, взяв на себя вид начальника, прибавил: – Извольте завтра приковать к позорному столбу Ивана Ивановича Дмитриева, графа Ростопчина и Михаила Орлова!» – «Как, и Орлова, с которым вы так дружны?» – «Да, Орлова; он карбонар, давно пора его проучить». Такой отзыв не обещает хороший прием [141] Князь П.А.Вяземский сообщал, в похвалу отваге М.Ф.Орлова, что он все-таки посетил приятеля своего, графа Мамонова, и даже не усомнился ночевать в одной с ним комнате. . Увидим, что-то будет. Только видно, что блажь все более и более умножается, а все один пункт: все хочет командовать всеми. Теперь и Шульгина начал ругать ужасно, всякий день пишет ему бранные письма. «А вы, – говорит Шульгину, – сдайте мое имение, деньги. Я не хочу, чтобы вы ими управляли», – а у Шульгина никогда и не было ничего на руках. Он становится очень зол, особенно за то, что не дают ему водки, вина, щей и ветчины.

Александр. Москва, 29 августа 1825 года

Хороши Вяземского похождения! Не удалось им полавировать, я сожалею о тех, которые никогда не бывали на море. Надобно это всякому знать. Княгиня не только не собирается в Петербург, но ищет везде комедию «Роман на час», которую собирается играть; вероятно, сюрприз хочет сделать мужу.

И впредь уведомляй меня о Тургеневых, а то не буду знать, в которой они даже части света.

То, что пишет тебе Киселев о здоровье Воронцова, и меня тревожит. Нет сомнения, что есть какое-то расстройство и слабость во всей махине. Ему нужен большой отдых и лечение серьезное. Как бы все это не оборотилось вялой лихорадкой или легочною болезнью. Боже сохрани! Боюсь я и лондонских докторов, меры их слишком решительны, а лучше посоветоваться бы со славными германскими врачами. Всякий добрый человек должен желать здоровья и всех благ этому бесценному человеку.

Александр. Москва, 31 августа 1825 года

Вчера обедал я у князя Дмитрия Владимировича; славный был пир, музыка и пение за столом. Только Филис не отличалась, – брюхо мешает, а оно очень уже видно. Сказывают, что это дело некоего господина Булдакова. Я сидел между Жихаревым и Михаилом Орловым, и мы все спорили о музыке: мы за Моцарта, а Орлов за Россини. Мамонова он еще не видал, а собирается ехать к нему. «Я сего человека знаю, – сказал он, – и ежели вам объявлю, что он сумасшедший, так можете тому поверить».