Константин Булгаков - Братья Булгаковы. Том 2. Письма 1821–1826 гг.

Василий Львович воротился из Козельска, где гостил у старой тетки. 12-го играет комедию в Остафьеве у Вяземского, коего в этот день рождение.

Константин. С.-Петербург, 7 июля 1822 года

Итак, Ключарев кончил свои страдания – и физические, и моральные! Если правда, что о нем рассказывает управитель Гудовича, то это черта мерзкая; но если правда. Может быть, управитель имел свои причины негодовать на него и мстить мертвому, не быв в силах мстить живому. Не могу поверить, чтобы он сделал подобную мерзость. Впрочем, Бог ему судья. Много этот человек перенес горя и во всем обвиняет Ростопчина.

Вижу отсюда, как Рушковский не знал, как и куда девать червонца, и как его поразило примечание Пфеллера, что в день похорон Ключарева неприлично ему ехать в театр. Он мне с великим горем описывает, что лишился старого начальника, с которым 12 лет служил.

Александр. Москва, 7 июля 1822 года

Ризнер едет во Францию. Портрет во весь рост графини – картина прекрасная, осталась у него на руках. Граф не отдает условленных 4000, а живописец без денег не дает портрета. Теперь Ризнер продает графиню за 2500 кому угодно. Князь Сергей Гагарин предлагает 1500. Куда весело будет Потемкину видеть портрет своей жены в спальной Гагарина или другого молодого человека! Именно такие черты и рисуют человека более, нежели вся биография. Он доказывает, что у него нет ни сердца, ни деликатности, ни самолюбия, ни денег (главным образом).

Александр. Москва, 10 июля 1822 года

Бедная Риччи все больна, колотья в матке, а кроме того, нервы так же расстроены, как у Закревской. Стала при мне чему-то смеяться, упала в обморок, а там пошли слезы, и насилу ее успокоили; худа и бледна как смерть. Завтра ожидают сюда Ник. Ал. Лунина; сестра его младшая [66] Татьяна Александровна. Другая сестра была замужем за П.С.Полуденским. Это дети Александра Михайловича Лунина. Графиня Риччи – двоюродная их сестра. в горе, та, что за Савиным-заикою. Он был болен горячкою нервическою и третьего дня скончался: жена в отчаянии: они жили очень согласно, он был добрый человек и очень хороший муж. Это любимая сестра Лунина.

Юлия Александровна очень рада, что свадьба в среду. Вот ее планы: после обручения намерена она, ежели не будет обеда, тотчас ехать в Остафьево, к имениннику Вяземскому, и просила меня достать ей почтовых лошадей, на что Иван Александрович натурально тотчас согласился. Там пробудет она целый день, а в четверг хочет уже ехать в Петербург. Я еду к Вяземскому с Жихаревым, он и везет меня, и назад привозит. Князь Дмитрий Владимирович сказывал мне вчера, что тоже собирается в Остафьево; видно, будет праздник преузорочный.

Ну, сударь, вчера мы попировали у Пфеллера. Пили: 1) твое здоровье, яко главного виновника, 2) обоих графов и 3) молодого дипломата. Я читал депешу к Фаберу, очень лестно. Все мы были очень веселы. Проголодались от Рушковского, который все не ехал; четверть пятого я подал голос сесть за стол, брал вину на себя. Иван Александрович приехал после супу. Экий хлопотун! Как будто у него более дела, нежели у тебя, а кажется, ты везде поспеваешь. Я ему это сказал. Но на этот раз он задержался, потому что делал крюк, чтобы за мною заехать, а я прождал его до трех с половиною часов. Пфеллеровы все в восхищении. Отец и мать раза три говорили о тебе со слезами на глазах. Приехал и Шафонский из деревни. Для дипломата купили уже коляску. Это нашел бы он и лучше, и дешевле во Франкфурте или Офенбахе. Рушковский захотел быть в опере. Я его повез туда. Это его дебют, и все ему надобно было объяснять. Давали «Дорвальдо и Дорлиску». После первого акта мы пошли нанести визит князю Дмитрию. Туда явился Юсупов, который спрашивал о тебе и прибавил: «Когда будете писать вашему брату, передайте ему мое почтение», – что сим и исполняю. Из театра заехал я домой, посмотреть на своих, а там поехал в Английский клуб: был в ударе и выиграл 75 рублей в бильярд у Киселева. Вот и весь мой день.

Старого приятеля Чернышева прошу от меня поздравить. Мне досадно, что свадьба отложена так надолго. Он любит брать крепости приступом, сразу, и ему будет скучно довольствоваться простой осадой на протяжении полутора лет.

Вот и Шульц сейчас от меня. Ему на Кавказ и подумать нельзя ехать. Он просит, как милости, подышать недели две свежим воздухом за городом; но Малиновский и туда не пускает, ибо архив лежит на Шульце. Приятель наш Ждановский имеет привычку попивать. Александру Федоровичу намедни, едучи в Сенат, сделалась дурнота и обморок, продолжавшиеся более часа. Последствий никаких не было, но эта сидячая жизнь ему напроказит когда-нибудь.

Знаешь, где я был вчера? Подцепил Вейтбрехта и поехал на медвежью травлю. Там было мишка напроказил: перервал ошейник и сорвался с цепи. Надобно было видеть эту потеху. Все голову потеряли, а многие женщины, бывшие в амфитеатре и, следовательно, вне могущества медведя, так испугались, что ну бежать. Мусье этот, рассерженный травлею, и хотя очень устал, стал кидаться на травильщиков, несмотря на их дубины. Я дал совет пустить на него собак 20. Частный пристав велел это тотчас сделать, между тем люди привязали за всякую лапу по веревке, растянули его и кое-как накинули новый ошейник на шею. Долго очень это продолжалось, и я думаю, что ежели б медведь не был слеп, пришлось бы его застрелить; я зрелища сии не люблю, а поехал для шара, который после спускали, и славно удался. К низу была привязана сидящая на стуле человеческая фигура, которая после, на очень большой высоте, отвязалась и упала на землю, на Тверскую. Многие уверены были, что это живой человек. Дети из дома видели шар, ибо он пролетел через всю

Москву. Не знаю, где упал; он имел 48 аршин в самой большой окружности. Хочется мне заказать этому штукарю маленький к 26 августа, именинам Наташи. Вяземский долго у нас сидел, просил не забыть среду; не забуду.

Вяземский сказывал, что бедный Валуев Александр [отец будущего министра и графа] болен отчаянно водянкой. Это странно в его летах.

Ты хвалишь будущий праздник петергофский, а кого-то будет в нем недоставать? Татищевой, которая остается здесь на две недели.

Константин. С.-Петербург, 11 июля 1822 года

Поговаривают о путешествии государя после петергофского праздника, но еще не знают, и я, по крайней мере, не знаю еще ничего положительного. В Ораниенбауме точно будет фейерверк и, кажется, смотр войскам. Воронцов надеется, что ему довольно месяца два позаняться своими делами, прежде вступления в командование над корпусом. Он мне сказывал, что полагает графа Ростопчина в Вене, а потому я пошлю твое письмо туда, с тем, что ежели его нет, то отправили бы в Париж.

Константин. С.-Петербург, 12 июля 1822 года

Сегодня должны у нас обедать Каподистрия и Воронцов; последний едет завтра в Белую Церковь. Ему государь дозволил еще месяца с два заняться устройством своих и отцовских дел, принял и отпустил его весьма благосклонно. Сегодня также едет в Карлсбад барон Строганов.