Константин Булгаков - Братья Булгаковы. Том 2. Письма 1821–1826 гг.

Это подожгло Василия Львовича, который только и слышал: «Как он очарователен!» Но Филистри уморителен. Предлагают слово «corbeau» [ворона]. 1-е действие – играет валторна; 2-е – Ухтомский молодой является щеголем, смотрится в зеркало, поправляет галстух и проч.; 3-й акт: заставляют дверь ширмами. Вдруг из-за них является на четырех лапах чудовище, – кто же это? Василий Львович, в обыкновенном своем костюме, насилу дышит. Ха-ха-ха! Кто говорит: «Это медведь, нет, баран! Нет, теленок!» Вдруг из-за ширм показывается милая головка Филистри, подвязанная платком, с куском хлеба во рту. Василий Львович делает ему глазки; при словах сих Филистри себя не чует от радости, разевает клюв и роняет добычу. Толстый Василий Львович, измученный своим неудобным положением, дрожа от приступа подагры, хватает добычу и с превеликим трудом выбирается за дверь. Филистри намекнул, что роль лиса полагается Василию Львовичу – как самому тонкому и остроумному человеку общества. Василий Львович был весьма польщен и согласился, прибавив: «А он будет делать ворону! Ге? Э?» Все – ха-ха! Но вышло, что Василий Львович остался в дураках, а не Филистри. Ворона обманула лисицу, это на изнанку басни. После ужина тотчас разошлись по домам; в 12 часов я бы уже спал, ежели бы не мешал мне Василий Львович своим несносным храпеньем. На другой день в 12 часов был я уже в Москве.

Видел ли ты 22-го лунное затмение? Оно здесь было видно во всей своей красоте. Я нарочно поехал в Английский клуб, чтобы не проспать: играл в бильярд с Киселевым. После полуночи стало показываться черное пятно в верхней части, все умножалось, а в два часа с четвертью луна была во тьме. Славно можно было наблюдать, ибо погода была очень ясная. Я тебе рассказываю, а ты, может быть, видел еще лучше меня.

Обращаюсь к твоему № 42, писанному с того острова, где некогда греки стояли на часах у покойного графа А.И.Пушкина [68] Граф Алексей Иванович Мусин-Пушкин при Екатерине заведовал училищем иностранных единоверцев, где были греки (а в Пажеском корпусе преподавался новогреческий язык, на случай водворения в Царьграде). . Великое это будет счастье для Костаки, ежели попадет к Воронцову: этот не посмотрит на родство его с тобою, не станет баловать, а сделает из него человека. Мне Вася рассказывал, как граф был к нему строг, сначала ничего не спускал и давил работою, а там сделался его не начальником, а другом, найдя способности и добрую волю. Сию минуту прислал мне Рудин почтовую книгу для Москвы, своего сочинения. Это хорошо! И мне кажется, что этих более разойдется, нежели петербургских. Здесь есть у Пачимади и реляция греческой победы на море; я ее еще не читал, но сердце мое оною веселится. Ах! Но ведут ли сии победы к чему-нибудь окончательному? Не думаю; а все-таки лучше, чтобы греки били басурманов, нежели наизворот. Вяземский уехал в Калугу, где Полуэктов дает Сакену пир, то есть давал 22-го: сегодня должен быть назад. От меня теперь Жихарев выходит.

Просил совета. Князь Дмитрий Владимирович за ним волочится и дает ему место председателя Уголовной палаты. Я советую служить с таким прекрасным начальником. Буду его князю рекомендовать, когда увижу.

Константин. С.-Петербург, 25 июля 1822 года

Отобедав здесь с Манычаром поранее, пустились мы в путь в 4 часа ровно и нашли всю дорогу наполненною экипажами всякого рода и пешеходами всякого пола. Мы, конечно, поехали последние из города и тут, по большей части, принуждены были следовать за веревкою экипажей. На четвертой версте Петр, который сидел у нас впереди, кричит: «Стой, стой!» Что такое? Сзади человек упал, и подлинно, так шлепнулся, что насилу подняли. Вышло, что он мертво пьян; к счастью, нашли извозчика, отправили его в город, и после того уже никаких приключений трагических с нами не было.

В Стрельне я нарядился в башмаки и мундир, напудрился и поехал далее. В Петергофе Манычар пошел тотчас в сад волочиться, а я в маскарад, куда насилу пробился. До выхода императорской фамилии успел я переговорить со всеми, с кем нужно было, как то: с князем Волконским о путешествии, с графом Кочубеем (которому переданы бессарабские дела, бывшие доселе у графа Каподистрии) о землях для тестя, с графом Литтою и Кампенгаузеном о новом обществе для перевозки вещей и товаров, с графом Нессельроде о новых господарях, назначенных в Молдавию и Валахию (в первую – Стурдза, а во вторую – дядя Марицы, родной брат покойной Афросиньи Дмитриевны, Григорий Гика), и проч. и проч. Тут было хорошо, просторно и не жарко; а как вышел двор, надели шляпы и следовали за ними, где была публика, то чуть было и я не крикнул. Народу было очень много, а залы невелики. Праздник был славный; так как главное в нем – иллюминация и гулянье в линейках, то и недолго продолжался: в 10 часов пошли ужинать, протанцевав несколько польских.

Государь, как обыкновенно, был ко мне очень милостив, доволен мною и почтами. Одесская, привезшая известие о господарях, пришла в то утро и была в пути только пять суток с половиною, что государь заметил. Императрицу Елизавету Алексеевну видел я танцующую польский, а Марию Федоровну только видел при выходе, ибо после села она играть в карты в не очень большой комнате, где всегда столько было народу, что и подумать нельзя было пробиться. Ужин же был не так, как обыкновенно здесь бывает: с одной стороны ужинала императорская фамилия с двором, и только были генерал-адъютанты, в палатке на галерее за преогромным столом – иностранные министры, все дамы и кавалеры, не принадлежащие ко двору. После сели на линейки; мне также предлагали, но я предпочел надеть сапоги, сюртук и, сыскав Манычара, идти шататься пешком. Ходили до двух часов, несколько раз встречали линейки, любовались иллюминациею, которая была бесподобна, особливо перед Самсоном, где горел щит императрицы. Везде толпа народа, более ста тысяч человек, погода после дождя хорошая, всеобщее веселие, везде музыка. Так было все это приятно, что хотя устали чрезвычайно, но насилу решились отправиться домой. С умным Петром с трудом могли сыскать кареты; но так как все к лучшему, то и мы, искавши его наперед самого, спасли жизнь трем женщинам, у коих кучер мертво пьяный свалился с козел и лошади стали бить. Мы их удержали, его вытащили из-под кареты, их также высадили, посадили на козлы лакея и отправили благодарных красавиц; случилось ли что с ними после, не знаю. Описывать праздник предоставляю Свиньину [издателю тогдашних «Отечественных Записок»], который, конечно, исполнит свою обязанность как должно, но скажу тебе, что я очень рад, что решился туда ехать, и очень доволен, что видел это волшебство. Восемь лет ровно я там не был. К тому же нагляделся на ангельского нашего государя и удостоверился, что он продолжает быть довольным мною. Так что большая и главная цель была достигнута.