Константин Булгаков - Братья Булгаковы. Том 2. Письма 1821–1826 гг.

Александр. Москва, 1 августа 1822 года

Очень тебя благодарю, любезный друг, за сообщение Волкова письма, которое очень любопытно для меня. Теперь я знаю и о них, и о Закревских. Этот Сашка – большой плут, и кого это он обманывает? Я ему здесь еще предвестил, что цель его – Париж, а не Лозанна; но он с притворным видом отвечал, щупая больное свое сердце: «С моими ли годами, недугами, скудностью и семьею ехать в Париж! Ты помнишь, что я и в 19-м году тогда с тобою не поехал». Вот тебе старость, вот тебе бедность! Да и умно делает. Умей себя ограничить мотовством только, так славно может прожить в Париже и славное дать воспитание детям: там хоть кого выучат петь и танцевать. Экий Св. Игнатий Лойола; я ему уж напишу проповедь. С Шредером, верно, они сойдутся, и Сашка, и Софья Александровна, о коей он, каналья, ни слова не упоминает: знак, что здорова. Возвращаю письмо с благодарностью. Теперь будет у нас и другой комиссионер в Париже. Графа Ростопчина уже нет там. Он пишет, что Н.Н.Демидов позволил и что сын его женится на княжне Бово, что, вероятно, отец недолго проживет, и молодца, и все имение перетащут во Францию. Сын его, живший после Сан-Пелажи в Ницце, и там наделал долги и шалости. Он говорит мне: «Сергей был возвращен свободе и пороку». Негодный мальчик!

Но возвратимся к твоему письму. Номер 47 явился ко мне в престрашный дождь, падавший более часа. Представь себе, что на нашей улице не видно было мостовой, ни тротуаров: вся была залита водою. Мне казалось, мы в Венеции; недоставало гондол. Одну несчастную курицу несло, как разбитый корабль; как ни карабкалась, верно, не спаслась, ибо течение было ужасное. Этот потоп, верно, много наделал бед, о коих узнаем после.

Желаю, чтобы на Майкова также выдумали, как он на Черткова. Я тебе писал о московских слухах насчет театрального Аполлона. Хорошо, ежели бы мог он быть с деньгами и без наказания и пятна.

Евсей наш точно женился на девушке какой-то Садыковой, обещавшей отпустить ее на волю или отдать замуж, ежели обрюхатит (разумеется, не девушка, а барыня). Узнав, что мы люди уживчивые, Варенька (имя героини) пошла, вместо воли, к нам в крепость, пленясь не красотою, но аккуратностью и денежками Евсея. Он слывет в околотке богачом. Ты помнишь, что Василий, его отец, был будочником и дворником, ходил в лаптях, и когда умер, то нашли зашитое в жупане завещание, с девятьюстами рублями ассигнациями. Мадам глухая ни уродлива, ни красива, но большая модница. Вот в двух словах история его второй женитьбы, на которую пришлось мне выложить 100 рублей.

Очень благодарю Матушевича за деньги; вот бы очень годились, ежели бы не осталось в Питере этих хвостиков. Хоть это заплатил не своим карманом, а денежками баварца. Кланяйся очень Ванише, когда будешь ему писать. Ежели выиграю Воротынец, повезу Наташу в Париж месяца на четыре, и заедем в Мюнхен. Кстати, о лотерее: губернатор чрез предводителей посылает билеты в уезды, для продажи; но в уездах не имеют понятия о сей лотерее. Многие и здесь спрашивают часто, что есть еще, кроме Воротынец; какие тут примы? Ты прислал мне 10 французских объявлений о плане лотереи, их тотчас у меня расхватали. Велите это опубликовать в «Московских Ведомостях» еще раз пять. Право, читая, охота возьмет того, кто бы и не думал брать билета. Здесь печаталось раз 20, что билеты там-то можно иметь; что пользы в этой публикации, когда не знаешь, что именно можно выиграть и сколько каких призов. Ты увидишь, что это очень подействует.

Жаль бедного Вилламова. Ставлю себя на место несчастного отца. Говорят, что сын малый прекрасный и отличный стихотворец. Ты помнишь Вилькеса-старика, жившего у князя Федора Ник. Голицына? У него был сын или мальчик, коего он усыновил, и воспитывавшийся в Геттингене. Вилькес, умирая, завещал ему 100 тысяч рублей. Молодой человек недавно стрелял в себя и убил наповал. Говорят, старик Голицын в горе. Никто не догадывается о причине сего отчаянного поступка.

Константин. С.-Петербург, 2 августа 1822 года

На место Карнеева бывший директор Мануфактурного департамента Серебряков, а на место сего последнего Сергей Семенович Уваров, который остается также президентом Академии наук. Болгарский по прошению уволен от директорства Департамента государственных имуществ, коим будет покуда управлять Дубенский. Болгарский так принялся усердно, что ночи просиживал за делами и совсем было ослеп.

У нас в почтовой церкви в воскресенье была свадьба французского генерального консула Мальреде с дочерью Свистуновой. Весь дипломатический корпус там был.

Александр. Москва, 3 августа 1822 года

Известие, полученное тобою от Воронцова, очень меня обрадовало. Надобно, чтобы порода таких людей, как он, не переводилась, а умножалась. Я тотчас дал знать это Мите Нарышкину, который его любит как отца и который сегодня должен был уехать в деревню, не дождавшись также шести недель после родов жены. У него теперь два сына.

Уж этому толстому Шиллингу несдобровать; не его дело ни порхать, ни нырять; будет с него, что и повальсирует иной раз.

Не знаю я, что будет с Горенками, только отсюда все продают поштучно, как из лавочки: померанцы, груши, лавры, все это в деревьях. Можно все это очень дешево иметь. Девиз наследника графа Алексея, кажется: деньги из всего.

Константин. С.-Петербург, 4 августа 1822 года

Главным начальником Манычара сделан принц Александр Виртембергский; не знаю, останется ли Бетанкур или нет, но, вероятно, нет. Шепинг (флигель-адъютант) женится на Чертковой, сестре того, что адъютантом у князя Волконского, и дочери богача. Другая еще свадьба, которую, вероятно, не ожидаешь: Лебцельтерн женится на дочери графа Лаваля. Наконец Каподистрия сдерживает свое слово и дает списать с себя завтра портрет для меня. Здесь есть некто Соколов или Соколовский, академик, который в полтора часа кончает портрет, и чрезвычайно похожий. Он писал всех Фредровых приятелей, Матушевича и проч.; говорят, удивительно, как похожи.

Александр. Москва, 4 августа 1822 года

Не беспокойся: Ваня не дал Филистри 500 рублей за стихи; не знаю, подарил ли что-нибудь и за эпиталаму, коей напечатание довольно стоило денег берлинскому придворному поэту. Княжна училась у Метаксы по-итальянски; она, зная его бедность, просила Ваню что-нибудь ему подарить. Он обещал, и княжна объявила это с радостью своему бывшему учителю. Тот ну себе заказывать фрак и панталоны, обмундировался. По приказанию княжны является к Ване поутру. Этот, весь сконфуженный, сажает его возле себя, показывает ему счета своих издержек: карета дорожная 7000, ливрея, лошади и проч. и проч., и оканчивает словами: «У княжны ничего нет, я был принужден восполнять все из своих денег, и должен вам признаться, что теперь, когда надобно мне ехать за границу, мне остается только 90 тысяч рублей». Наш грек очень тонко ему возразил: «Но, господин граф, зачем вы входите во все эти объяснения! У меня нет права требовать, я ни о чем вас не прошу и пришел только потому, что княжна сказала мне: “Приходите утром к графу Ивану, ему надобно с вами поговорить”. Я совершенно не знаю, зачем вы меня звали». Ваня пришел в страшное замешательство, но все кончилось тем, что он бедному Метаксе не дал ничего. Экая скряга! Хоть бы перед невестою блеснул!