Константин Булгаков - Братья Булгаковы. Том 2. Письма 1821–1826 гг.

Константин. С.-Петербург, 5 августа 1822 года

Государь изволил выехать вчера утром и в девять часов с половиною проехал через Гатчину. Дай Боже совершить путешествие благополучно и скорее к нам возвратиться. Лебцельтерн точно женится, но еще не объявляет о сем, пока не получит дозволение от своего императора.

О Дмитриеве все слухи кончатся его к вам возвращением. Москва точно не верит никогда, чтоб человек ехал или по собственным своим делам, или посмотреть на своих друзей в Петербург; всех подозревают в видах. О Маркове [престарелом графе Аркадии Ивановиче] я как-то тоже слышал, что он проиграл тысяч сто, но это, кажется, пустые слухи. Он точно едет в деревню, как и сам мне сказывал, но еще в сентябре, а по первому пути сюда возвратится, следовательно, тут высылки нет; да чего не врут на сем свете!

Вчера был у меня Ротшильд, маленький человек и фигура неважная, но, кажется, добрый малый. Через две недели поедет полюбоваться Москвою. Он мне привез письмо от Шредера. Куда богат! Я к нему посылаю Беннера с его живописною коллекцией; авось купит. Послал бы Мартынова, но боюсь его глупости. Нового у нас нет ничего, да теперь нечему и быть. Государь, как полагают, будет в Вене к 26-му августа. Поццо, верно, туда приедет, а наш Шредер опять останется поверенным в делах.

Были у Каподистрии, нельзя сегодня писать: он должен был ехать откланяться к императрице Марии Федоровне. В понедельник еще обещался обедать у нас на даче, а в среду, я думаю, отправится. Без портрета я его не отпущу, а я уже и тебе сулил копию.

Александр. Москва, 7 августа 1822 года

Вот и Филипп Иванович сейчас от меня. Давал мне инструкции, как целый день поступать в деревне, куда гонит нас без пощады; мы сами торопимся: время прекрасное второй день, барометр поднимается. Там примусь опять за декокт и, кроме того, буду брать всякий день ванны какие-то с солью; того и гляди, что сделаюсь ветчиною или, по крайней мере, солониною. Так хочет наш славный старик, я повинуюсь.

Меншиков был здесь на сутки, поехал к жене также на сутки, а оттуда в дальний путь. Рушковский таки явился к нему, но слушал уроки не совсем приятные. Князь хвалил почтовый департамент вообще и особенно почту петербургскую. «Вы можете быть уверены, – говорил он Рушковскому, – что в Петербурге через пять часов после того, что почта придет, всякий имеет свое письмо». – «Да и здесь я, ваше сиятельство, также, вот ефто-то, эту минуту письма доставляю». – «Нет, это не то; в Петербурге протекция не действует, последнему мещанину письмо так же скоро доставляется, как министру, не частная услуга там в виду, а общая польза: мне могут писать вздор мои родные, а часто вся фортуна купца зависит от получения раньше или позже пакета. Нет, в Петербурге все это делается очень и проворно и исправно». – «Очень хорошо, да знаете ли вы, что это все делают наши московские почтальоны?» – «Какими же судьбами? Почтальоны везут почту, а разбирать почту – не их дело; это делают чиновники. А у вас почтальоны почту разбирают? Так от этого так медленно и раздаются письма здесь. Надобно правду сказать, Константин Яковлевич заслужил всеобщую благодарность. Знаете ли вы, что письма скорее приходят в Петербург из Одессы, нежели из Тамбова и Пензы в Москву!» Надо было видеть смущение нашего милого друга. Мне все это рассказывал Н.АЛунин, который был свидетелем разговора.

Потеря лишнего и бесполезного жира есть уже доказательство, что воды Закревскому помогли, чему я очень радуюсь. Всякий русский должен желать здоровья человеку, столь полезному службе и доброму.

Князь Цицианов обещал взять в феврале наших граберов белорусских на здешние работы, а между тем мне советовал (радея о нашей же пользе) поговорить с Витбергом, которому также оные нужны; а у него, говорит он, плата лучше и работа чуть ли не легче. Узнай это от Витберга, так лучше ему отдать наших мужиков. Спроси, сколько он платит каждому, на какое время и какое число ему нужно? Не останавливая наших сельских работ, мы можем уделить человек 200. К какому времени они ему нужны? Я этими работами в Риге поправил много наших крестьян; а теперь в Ригу более не требуют, за неимением в них надобности.

Метакса говорит, что приехала взбалмошная роденька Каподистрии Сумарокова. Собирается в Петербург, но я уверил Метаксу, что она графа не застанет.

Константин. С.-Петербург, 8 августа 1822 года

Я сам точно был уверен, что Волков плутует и что с самого начала его намерение было побывать в Париже; впрочем, что тут хитрить? Лучшего он ничего не мог бы придумать и для своего кармана, и для воспитания детей. В Лозанне бы он разорился, ибо в маленьком городке русскому человеку нельзя так спрятаться, как в Париже, где он может жить скромно и весело. Ты говоришь, что он с Шредером сойдется, да мне кажется, он с ним знакомый. В мою болезнь они оба были в Петербурге.

Демидов глупо делает, что сына женит в Париже; будто нельзя ему здесь найти невесту. О сыне Ростопчина и говорить нечего, разве пожалеть, что он кончил, как блудный сын. Выиграй Воротынец, а там согласен и я, чтоб ты повез Наташу в Париж. У меня тоже есть кое-какие проекты в случае выигрыша, но они не касаются до путешествия за границу: довольно пошатался. На всякий случай я взял четыре билета за 9 рублей в шведскую лотерею, в коей разыгрывается какое-то именьице, стоящее 9 тысяч талеров. Где-нибудь да выиграю. И подлинно, чаще надобно печатать в газетах о лотерее, хотя, впрочем, дела наши идут порядочно.

Сакена главная квартира будет здесь на время отсутствия государя, так как гвардейский корпус считается в первой армии. Его ожидают, и дом ему уже нанят. Панкратьев едет сегодня в Москву.

Александр. Москва, 8 августа 1822 года

Уваров из ученых попал в фабриканты, а Карнеев бросил сукно и принялся за перо. Последнего вели к сему обстоятельства, но Уварову – не понимаю, что за охота взяться за эту сухую материю, разве для того, чтобы титул его прибавился одною строчкою. Недолго же побыл Болгарский на своем месте. Ай да Берд! Уж никому не было так весело от петергофского праздника, как ему: шутя взять 60 тысяч рублей! Но дал ли он хоть 100 рублей тем несчастным, изжаренным, закоптелым, которые в адском жерле переменяют дрова и здоровье свое теряют, тогда как Берд наживается. Я не могу забыть фигуру несчастного того истопника, которому ты, не будучи ни Бердом, ни Шереметевым, дал 25 рублей в поездку нашу в Кронштадт на паровом судне.

Контора частных должностей – учреждение хорошее, и со временем, конечно, это распространится. Меня уверяют, что это здесь когда-то существовало и рушилось. Я очень благодарен Воронцову, что он меня помнит, а я его всегда душевно любил, милый человек. Жена его – моя большая фаворитка, и я очень разделяю благополучие их иметь сына, да еще и Александра [этот сын умер в младенчестве].