Константин Булгаков - Братья Булгаковы. Том 2. Письма 1821–1826 гг.

С Юлией Александровной [Татищевой] я немного успел поговорить; ей так душно было, что не до разговоров, однако же успела о тебе сказать, что ты здоров и что она еще более прежнего тебя любит. С дочерью ее несколько раз показывали мы друг другу знаками желание говорить и однажды были так близко, что рот открыли, но толпа, как волна, пришла и разнесла нас в разные стороны. За ужином же они слишком далеко сидели, и мне хотелось и отдохнуть, и есть, и поболтать о Закревском с соседом Желтухиным, потому и решился отложить разговор до удобнейшего случая. Дмитриев, едущий (как скоро откланяется) в Москву, просит к тебе комиссий. Он помолодел, мне кажется.

Возвращаясь, остановились мы в Стрельне, где нашли Добровольского с фамилиею ужинающих; нельзя было отказаться выпить рюмку шампанского за здоровье именинницы его жены и дочери, но ужинать два раза уже невмочь было. По дороге такая же процессия, как когда туда ехали, только вместо одного ряду три ряда экипажей, и несколько нашли на боку, в числе коих Серапина с Кривошапкиным; но к чести дилижансов должен сказать, что они были в другом экипаже. Домой добрался я в пять часов, переоделся и поехал на дачу, чтобы там отдохнуть, но не тут-то было: в 8 часов разбудили, привезли бумаги из почтамта, а там встали дети, и уже не до сна было.

Константин. С.-Петербург, 26 июля 1822 года

Бригадир [то есть А.А.Волков, бывший московский комендант] – плут большой: кончил-таки тем, чего давно желал, но скрывал, – Парижем. Впрочем, я с ним согласен, что, со стороны экономии и средств воспитания детей Париж более представляет удобства, нежели Лозанна, если только будет уметь воздержаться. Напишу о нем к Поццо и Шредеру.

Вчера вечером очень удивил меня на даче визит доктора Гааза московского и Фишера, вегетарианца. Этот последний возвращается из чужих краев и торопится узнать участь Гофмана и свою собственную. Я им обоим обрадовался. Гааз едет завтра в Москву, Фишер проживет здесь еще недели с две. Много говорили о Пфеллере. Гааз – один из его приятелей и субботних гостей.

Каподистрия не поедет на конгресс, а поедет к водам и выедет, я думаю, тотчас после государя.

Воронцов пишет из Мюнхена, что совсем завелся домом. Шредер прислал ему славного повара, он нашел славного метрдотеля, и все устроено как нельзя лучше; начинает уже давать обеды и веселить жителей Мюнхена. Этот не ударит лицом в грязь.

У бедного Вилламова утонул сын, учившийся в Дерпте в университете.

Константин. С.-Петербург, 28 июля 1822 года

Записки Петра Ивановича [Полетики. Это, вероятно, записки о пребывании его в Америке] писаны по-французски и им же переведены на русский язык. Он меня просил сообщить последние Блудову, с тем чтобы он их пересмотрел и переправил. Я не успел еще прочитать их; теперь не до того: надобно устроить путешествие государя и всех отъезжающих, а там примусь за чтение. Модену лучше, но он точно очень больно ушибся. Дочь его не так. Персиянин, кажется, отправился на корабле в Лондон. Он в своем роде cosa гага [редкая вещь].

Толстый Шиллинг, купавшись, нырнул и вздумал удержать дыхание под водою с минуту, но только что вынырнул, кровь бросилась в затылок, и чуть не сделался ему удар; понесли его без чувств, приставили пьявки к шее и насилу спасли. Теперь он, однако же, совсем здоров, только слаб и невесел. Это, я думаю, отучит его нырять. Карнеева дело кончено: он назначен попечителем Харьковского учебного округа, а указ подписан, следовательно, и секрета больше нет. Он надеется, что министр финансов не оставит его при разлуке без награждения, которое наш Егор по всей справедливости заслужил, доставив много выгод казне. Будут о нем сожалеть; не скоро найдут человека, который бы соединял сведения, опытность и честнейшие правила.

Вчера я обедал у графа Нессельроде и видел приехавшего сюда одесского градоначальника графа Гурьева. Он, кажется, доволен этим местом. Граф Каподистрия также там обедал и Дашков. Оба вечером были у нас.

Сегодня смотр гвардии около Стрельны, после коего двор переедет сюда, и императрица Мария Федоровна поселится на Елагином острове. Князь Александр Николаевич Салтыков возвратился, живет на даче Уварова.

Кончу приятною весточкой. Сей же час получил письмо от Воронцова из Чернигова: «Поздравьте меня, я только что встретил за несколько почт отсюда курьера с новостью, что Лиза родила позавчера (18 июля) мальчика и что мать и ребенок чувствуют себя превосходно». Стало, вместо Амплея есть человек, который, вероятно, будет и добр, и честен.

Константин. С.-Петербург, 29 июля 1822 года

Сегодня обедаю у Каподистрии; прислал еще напомнить, как будто бы можно забыть обед у него! Он едет после государя, кажется, в Эмс; поручает мне дела свои по аренде; может положиться на мое усердие.

Александр. Москва, 31 июля 1822 года

Я обедал, по обыкновению, у Пфеллера (сегодня суббота), где много нашел немцев, и все в черном, ибо явились с похорон своего товарища Рихтера. Они были, говорят, великолепны; еще было бы великолепнее не умирать. Его было спасли от поднявшейся подагры, но он позволил себе какую-то неосторожность и опять отчаянно занемог. Оставляет, говорят, 500 душ, дом и много денег. Добрый наш Пфеллер получил письмо от путешествующего Владимира из Минска и очень был весел. Тот очень жалуется на докучливость жидов. Видно, не жил, как мы, три года в Вильне. Поутру ездил я прощаться с Вяземским, который удерживал меня обедать, но это день заветный у меня, да и последим же суббота (вероятно) до отъезда моего в деревню. Вот и Евсей явился из деревни, там все готово и нетерпеливо нас принять.

Здесь много говорят, и все разно, об истории графа Ар. Ивановича Маркова, проигравшего будто бы Майкову и Никитину 600 тысяч рублей. Иные говорят, что он, не соглашаясь на какое-то их устройство, отказался вовсе от платежа и, будучи угрожаем побоями, уехал из Петербурга; а другие уверяют, что старому игрочишке велено выехать из столицы. Все это, вероятно, очень увеличено, а может быть и совершенный вздор.

Вчера задал нам Василий Львович славный обед, прощальный для Вяземского; он сам опять в подагре и, по обыкновению, выхвалял всякое блюдо и всякое вино.

Константин. С.-Петербург, 1 августа 1822 года

Воронцова сын называется Александр, как увидишь из записки Лонгинова.

Если бы Бахметеву занять прежнее место, то б он его занял; я уверен, что не воротится более в Бессарабию. Неизвестно еще, Инзов [начальствующий над колонистами Новороссийского края], которому дано место Ланжерона на время его отсутствия (то есть, я думаю, также навсегда), останется ли и наместником в Бессарабии, или назначат другого. Поговаривают о Сабанееве, но это только слухи. Кажется, по крайней мере на время отсутствия государя, Инзов будет управлять и Бессарабией. По крайней мере, это общее мнение.