Константин Булгаков - Братья Булгаковы. Том 2. Письма 1821–1826 гг.

Константин. С.-Петербург, 7 октября 1822 года

Жаль, что батюшка сжег много бумаг, но, видно, то, что более касалось до других, нежели до него самого. У тетушки, кажется, все бумаги Василия Андреевича сгорели в 12-м году в Москве; по крайней мере, не раз она мне сказывала, что всего тут лишилась, на память же ее теперь уже нельзя надеяться. Кстати, о памяти. Василий Степанович Попов, как ты, верно, знаешь, совсем ослеп и теперь при смерти болен. У него то же, что было у старика Штакельберга. Он слышит, все понимает, но, отвечая, не находит настоящих слов, так что его никак понять нельзя, и он, бедный, это чувствует. Например, показывает знаками, чтоб дали ему платок, а говорит о лошади. Какая странная болезнь! Сенатор Биллер третьего дня мне сказывал, что он очень плох. Вот еще одним екатерининским будет меньше.

Каподистрия не был в Париже, газеты соврали, но это с ними часто случается. Я помню анекдот одного старого француза, который никогда не верил газетам. Говорят ему, что видна комета. «Кто вам сказывал?» – «В газете написано». – «Ну, милый, не верьте ничему и не поддавайтесь, это какая-нибудь биржевая спекуляция для поднятия курса». О греческих делах газеты говорят (так верить ли?), то есть об их успехах на земле, а в одной упоминается о победе на море. Авось, когда-нибудь да узнаем правду.

Константин. С.-Петербург, 10 октября 1822 года

В субботу, только что я подъезжаю к квартире Закревского, а он въезжает на двор, так что я один из первых его тут обнял. С тех пор я его всякий день видел, но не успел еще наговориться. Здоровье его очень поправилось, голова перестала болеть, и вообще стал он гораздо поворотливее. Отправляясь из Вены, он выпросился у государя на будущий год съездить в Карлсбад, где съедется с женою. Мальфати нашел, что в ее болезни доктора ошибались и не так ее лечили, что ей нужны были карлсбадские, а не омские воды. Он советовал ей ехать на зиму в Италию. Закревский хотя и кряхтит, но делать нечего. При худых доходах и излишних издержках в сем году надобно еще собирать да посылать туда денег. Граф, между тем, покупает всякий вздор, как сущий ребенок. Он остался с Грушенькою [то есть со своей дочерью, Закревскою. Говорится про отца ее, графа Ф.А.Толстого]. Ты легко посудить можешь, как ему обрадовались все его окружающие: как в Светлое воскресенье, все обнимаются, поздравляют друг друга. Уж подлинно его любят. Да и вообще все ему здесь обрадовались. Много рассказывал он о Вене; уверяет также, что государь в декабре возвратится; всех наших оставил здоровыми, но не находит, чтоб слишком было весело там, где мы в старину столько веселились.

Не знаю, что выйдет из моей школы, а между тем начало идет очень хорошо. Что-то Бог даст далее? Я не в претензии, чтоб вышли Румянцев или Суворов; хотя бы Волковы вышли, то есть не коменданты, а сопровождающий (верно) тебя славный почтальон. В воскресенье был я у графа Кочубея и с ним устроил все к четвергу. Собрание будет у него, и мы потопим головинские дела. Куда бы я рад был, если б все это кончилось: и своих дел много, а тут еще не без хлопот. Как соседу комиссии, мне более всех достается. Как-то устроим важное это дело? Если не согласятся наши господа, то пойдет в долгий ящик, и усердие мое охладеет. Пусть тогда продаются билеты понемногу, и разыгрывают, когда придется, но публика будет роптать.

Левашов [76] Впоследствии председатель Государственного совета. Он в царствование Александра I командовал лейб-гусарами. Александру Вюртембергскому. здесь, приехал полк сдавать и опять поедет в Италию. Кавалерийский полк сдать не безделица, хотя этот и славился исправностью.

Вчера был я в русском театре на бенефисе, уговорил меня Столыпин. Играли две новые пьесы Шаховского, довольно смешные. Дюрова играла бесподобно, из нее будет прекрасная актриса. Лицо прекрасное, много чувствительности, играет очень свободно. Кончилось в одиннадцать часов, так что я, приехав домой, не застал уже и Бальша. Вчера был у меня Ротшильд, прощался; он едет завтра. Надобно заехать к нему, да к Закревскому, а в утро у меня лишнего времени нет.

Александр. Граблино, 17 октября 1822 года

Горестно нынче брать перо в руки, чтобы описывать тебе жалкое положение наших дел здесь. Один худой и два совершенно голодные годы очень нас расстроили. Я все молчал, надеясь на лучший урожай, хотел тебя ныне обрадовать и тогда о прошедшем говорить как о сказке; но Божие наказание продолжается! Край сей сильно его ощущает. Везде видна нищета, последствие трех неурожаев, и никто на нее не обращает внимания. Бедный наш губернатор ожидает отставки как благодеяния и сказал герцогу*, что он не может более быть свидетелем несчастия сего края и видеть равнодушие, с коим принимаются все его представления. Уверяют здесь, что предводителю губернскому, который в слишком смелых выражениях отзывался о недостатках, внушено оставить свое место.

Но все это не наше дело. Станем говорить о себе самих. Наши арендаторы-жиды, из коих многие поселены со времени пожалования батюшке деревень и всегда исправно вносили кварту, все нам задолжали, а один из Хилина на сих днях бежал, задолжав нам 700 рублей, – и им делать нечего: торгу нет. Мужику не пойдет на ум вино, масло, молоко и проч., когда хлеба не на что купить. Деньги здесь так редки, что корова, стоившая прежде 35 и 40 рублей, теперь продается за 20 рублей, да и ту никто не покупает. Многие мужики, не имея сами хлеба и зная, что у нас также ничего не родилось, боясь голода, разбежались; но большая часть, вероятно, возвратится. Человек 20 пришли, узнав, что я велел нуждающимся помогать. Опыт печения хлеба из мха очень удался: везде набирают его во множестве, и я сам лично всем мужикам подтверждаю запасаться мохом, обещая дать нужное количество ржи; ибо в хлеб, 11 фунтов весу, входит 4 фунта ржаной муки, а 2 фунта этой мховой муки; делают и по равному количеству обоих, но не так хорош хлеб. Наши белорусские дураки предпочитают хлеб мякинный, в коем одна тяжесть, а питательности никакой нет, но теперь образумливаются, и Ефим говорит, что мякины мало уже, и все принимаются за мох. Его у нас очень много, хотя и не самой лучшей доброты. До сего делали хлеб даже из гнилого дуба, отчего появились и болезни, особенно опухоли во всех членах. Несмотря на эту подмогу от мха, все надобно будет дать мужикам четвертей 600 ржи; а здесь она по 18 и 20 рублей, а в Витебске, говорят, по 28 рублей четверть. Ужасная цена! К этой беде еще и вино, которое мы должны поставить, остается только еще 4000 ведер: 1000 в подвалах, а 3000 надобно выкурить к декабрю; надобно купить ржи; бог знает, как извернемся.

Лошадки ростопчинские здесь процветают, все дали плод, и опять жеребцы. По множеству сена, здесь бы очень выгодно завести порядочный конный завод. Лошади ныне продаются очень дорого. Ежели знакомому охотнику вздумается подарить тебе жеребца, то не отказывай, или хотя несколько кобыл, хоть и не здешнего происхождения, но крупных ростом и не серых. Еще бы хорошо, прежде нежели их везти сюда, случить с какими-нибудь славящимися у вас жеребцами. Я тебе пишу все это на всякий случай. У тебя пропасть знакомых; вдруг кто-нибудь и вздумает тебе подарить, как мне Ростопчин.