Константин Булгаков - Братья Булгаковы. Том 2. Письма 1821–1826 гг.

Константин. С.-Петербург, 2 декабря 1822 года

Третьего дня ездили мы с женою к модистке заказывать ей платье к балу Кочубея. Разговорились о нарядах, после – о богатстве, а там – о нищенстве. Утром получил я письмо от одной поручицы, которая описывает мне жалкое свое положение. Так как часто обманывают, я всегда посылаю чиновника разведать и удостовериться, точно ли проситель заслуживает помощи, и с тем сообразуюсь. Он точно подтвердил ее нищету. Я хотел сам ее видеть и показать жене, что такое бедность, о коей она не имеет понятия. Прямо из лавки предложил я ей завезти меня в Коломну, где есть дело. Дорогой сказал ей, что хочу видеть бедную женщину, которая ко мне писала. Она попросилась со мною; этого-то я и хотел. Сколько я ни привык к подобным зрелищам, но сильно был поражен тем, что видел и слышал; каково же ей было? Входим во второй этаж по вонючей лестнице, в вонючую комнату, где перегородка кое из каких досок, где зимою вода мерзнет, мебелей два изломанных стула, кровать, на ней сено, и сидит женщина брюхатая, на руках ребенок, а двое возле нее, старшему сыну 4 года. Дети оборваны, но все ж на них видна некоторая опрятность; мать в самом легком платье, женщина высокая, лет 25-ти, недурна собою, приняла нас без удивления. «Вы, сударыня, ко мне писали в почтамт?» – «Я, сударь». Из выговора видно, что она немка. «Крайность меня довела до сего. Я у вас была однажды, вы мне дали 50 рублей, вы видите мое положение». – «Ваш муж под судом? За что?»

Вот ее история. Муж ее был главным комиссионером корпуса, женился на ней в Пруссии, попал под суд и семь лет сидит на гауптвахте. Она, услыша о его несчастий, все бросила и приехала в Россию, или, лучше сказать, пришла, потеряла в первый год троих детей от голода и холода. Все, что имели, у них было прежде секвестровано, и она вот уже пять лет как должна содержать мужа на гауптвахте и детей своею работою. Где нищета, там и болезни. Мужа ее иногда с гауптвахты отпускают домой. Служанки нет, квартиру дают из милости без денег, но какая квартира! Должна родить. «Что со мною будет, что будет с несчастными детьми?!» Все это, однако же, она говорила с таким благородным видом, что более еще нас тронула. «Вы иностранка?» – «Из Пруссии, где у меня старуха-мать; вот более года не имеет она от меня писем, а меня так любит». – «Зачем не пишете к ней?» – «Как я могу заплатить пять рублей за письмо: у меня иногда хлеба нет для детей». – «Напишите завтра письмо, я за ним пришлю и берусь его доставить». Она остолбенела, и в три ручья слезы (до тех пор ни слезинки не было). «Бог вам заплатит. Я уже думала, что для меня нет утешения на свете. Сегодня же напишу письмо». – «Я вам пришлю бумаги». – «Нет, я куплю (показывая 50 рублей, которые ей жена дала): теперь у меня есть чем».

Жена спросила, что ей нужно. «Мне ничего, но дайте что-нибудь бедным деткам; у нас так холодно, что я согреть их иногда не могу». Видя, что жену это слишком трогало, сказал я ей, что пора ехать. Я обещал бедной женщине похлопотать о ее муже. Она уверена, что он не так виноват; «Впрочем, – говорит, – может быть, я не так сужу; я не могу поверить, чтобы вина его была умышленна».

Когда мы пошли, она нас проводила до двери, без всяких комплиментов, и затворила ее за нами. Дети прекрасные. Бедные, так для них странно было видеть людей порядочно одетыми; выпуча глаза, на нас смотрели, но не дики и отвечали мне тотчас.

В карете ну моя жена плакать. После этого можно ли думать о балах, о нарядах? Мы тратим сотни рублей, а бедным есть нечего. Можно, но надобно и бедных не забывать. У нас обедал Тургенев. За столом только и говорили о сей несчастной, все были тронуты. Решил Тургенев, что поедет к ней после обеда и повезет сам то, что ей пошлем. После обеда ну складчину делать. Жена платья, Оленька теплый капот для матери, дети натаскали игрушек детям, принесли свои башмаки, теплые платья, старые шапки. Ты спросишь, да что же тут Сашка? Будто играя, влез ко мне на колени и тихонько на ухо: «Папенька, у меня есть деньги; могу я им послать?» Разумеется! Побежал, потащил няню, принес свою казну и подошел к Тургеневу, ничего не говоря, тихонько, положил ему в руку и скрылся. Ну, право, всех нас тронул до слез. Костя послал изюм, который ему мать прислала, Соня – игрушки. Одним словом, навьючили Тургенева. Оттуда он возвратился к нам и привез благословения несчастной матери. Всем было легко на душе после доброго дела. Теперь станем хлопотать о муже и пособлять жене. Я велел поискать квартиру теплее; найму ей женщину, которая бы за ней ходила, и, переведя на новую квартиру, сделаю сюрприз жене, повезу ее к ней. Наши богачи и не знают, что есть столь несчастные люди на свете.

Александр. Москва, 4 декабря 1822 года

Я был у Витберга; долго очень у него сидел. Много говорил он о храме, о всех неприятностях, кои он имеет, и о недоброжелателях своих. Я отвечал, что это натурально. Ныне век денег, этому божеству все поклоняются; поэтому и человек, имеющий в распоряжении своем большие капиталы, не может не быть предметом общей зависти и клеветы; милости же, им полученные, должны его щедро вознаграждать за все это. Он с князем Дмитрием Владимировичем в разладе, также с преосвященным Филаретом, не очень доволен нашим Тургеневым и др. Дело граберов мы уладили.

Он многим для нас отказал. Завтра пришлет он мне кондиции, и мы решительно обо всем условимся на 150 человек.

Здесь слышал я, что Лабзин будет жить в симбирской деревне Тургеневых. Правда ли это? Я и забыл о сем спросить у Сергея, у коего был я вчера, но не застал, а сидел у Катерины Семеновны; всех нас здоровее, а все кряхтит, всех нас богаче, а все охает.

Ох, надоело мне это Собрание! Третьего дня подписал я 400 билетов (в запас) для членов новых, а сегодня Иван Иванович Дмитриев прислал еще 150, им уже подписанные. В среду маскарад, и я дежурный с Кутайсовым.

Благодарю очень за веронские выписки. По отъездам дипломатов можно надеяться, что конгресс скоро кончится и наши воротятся к Новому году. Очень я радуюсь вспоможению, оказанному моему старичку Италинскому. Кому-то достанется все после него? Богатств нет, но есть книги, рукописи и другие редкие вещи. Последние годы жизни проведет в спокойствии безнуждном и будет молить Бога за государя. Авось-либо и Полетикино дело устроится. Теперь часть милостей не так плавно пойдет: Каподистрии там нет, а мы знаем, как Нессельроде медленно это обрабатывает. Как узнают все о назначении поверенного в делах в Луку, верно, станут делать всякие заключения. Князь Сергей Гагарин сказывал мне под секретом, что и о нем представление лежит в Вероне. Он представлен в церемониймейстеры, как Сологуб, чего очень Боренька Юсупов добивался для себя. А кто же будет во Флоренции на место Сверчкова?