Константин Булгаков - Братья Булгаковы. Том 2. Письма 1821–1826 гг.

Константин. С.-Петербург, 25 июля 1823 года

Все эти дни беспрестанный мимо нас проезд был из Петергофа, сегодня возвратились последние. Двор также оттуда выехал в Павловское и Царское Село. Государя ожидают сюда кушать. Вообрази, мой милый и любезный друг, что Чернышева [графиня Елизавета Петровна] не только была во дворце с поздравлениями, но там обедала, вечером явилась в маскарад и каталась в линейке. Куда и водяная девалась! Она представила третью свою дочь. Из Берлина приехал сюда князь Антон Радзивилл.

Вчера получил я письмо от Воронцова из Екатеринославля; он отправлялся в Херсон. Пишет, что, по известиям из Крыма, там страшная засуха, и явилась злодейская саранча, – начало для него весьма неприятное.

Только и говорят теперь, что об отъезде государя. Мы еще не имеем никаких повелений, но это оттого, что знают нашу исправность и уверены, что мы все успеем приготовить, как бы поздно ни приказали.

Константин. С.-Петербург, 27 июля 1823 года

Шредер прислал мне вторую часть «Записок» Монтолона. Прилагаю их при сем, мой милый и любезнейший друг; когда прочитаешь, то отправь прямо от себя к Воронцову в Одессу.

Новобрачная графиня Шувалова отправилась в Берлин со своим мужем. Не понимаю, как можно решиться выйти за иностранца и навсегда расстаться со своею родиною.

Александр. Семердино, 30 июля 1823 года

В городе все вверх дном от приуготовлений к государеву приезду. Невероятно, говорят, что наделали в это короткое время; а на Троицкой дороге срывают целую гору и работают до 1200 человек на малом пространстве. За это может быть от царя напрягайка вместо спасибо, ибо самая рабочая пора; помещики кое-как отстаивают своих, а экономическим зато очень туго. От заставы до Сухаревой башни передо всеми домами сделаны садики и палисаднички, улицу сузили и выпрямили.

Константин. С.-Петербург, 31 июля 1823 года

Сейчас я получил письмо от Воронцова от 21-го из Одессы. «Меня приняли с добротою и доверием, коего постараюсь быть достойным. Дай Бог мне преуспеть в делании добра и чтобы все более благословляли в этих удаленных краях имя императора, который соизволил послать меня сюда и чьи виды и намерения столь отеческие. Люди, кои знают, что я не то, что называют куртизаном, не подозревают, до какой степени кажется мне соблазнительной и занимает меня мысль увеличить любовь к императору со стороны его здешних подданных». С таким желанием, при его средствах – все пойдет хорошо. Он очень доволен Гурьевым, Комстадиусом и екатеринославским губернатором. Через несколько дней собирался в Кишинев. «К моему великому удивлению, я нашел здесь Льва Нарышкина. Его женитьба на Ольге кажется решенной или почти решенной».

Александр. Семердино, 3 августа 1823 года

Кажется, мы живем в глуши, а и здесь есть какое-то движение от будущего приезда государя. Все жители окрестные собираются к Троице бежать смотреть на царя. Меня насмешил плотник, чинивший у нас погреба. «Вот, батюшка, мне 60 лет, а я не видал сроду не только государя, да и ни одного великого-то князя! Хочу, батюшка, идти к Троице, да боюсь». – «Чего же боишься?» – «Да не пустят, я чаю, меня; ведь много нас охотников-то, куда их всех девать!» Губернатор наш страшно куролесит, всех гонит на дорогу с подводами, а теперь самая рабочая пора; приезжал и сказал исправнику: я тебе влеплю 500 палок! А тот капитан. Иной бы и в ухо заехал за такое приветствие. К помещикам посылает повестки, за подписью сельского заседателя, то есть мужика, а между помещиками есть и генералы полные; хочет, видно, перещеголять своего братца, ярославского губернатора, который, говорят, всю дорогу устилает дерном. Говорят, что экономические так разорены, что тут же, на дороге, милостыню просят, а другие грабят, и все собираются подать жалобу государю. Князь Дмитрий Владимирович в такую нужную минуту уехал в Калугу к матери, не сдав должности, и ему все сообщается ежедневными курьерами. Вот тебе московские толки; не ручаюсь за справедливость, но так все говорят.

Константин. С.-Петербург, 4 августа 1823 года

Сегодня государь будет на Каменный остров, где останется до отъезда. У вас пробудет, как слышно, ровно семь дней. То-то Москва возликует! Стану теперь все готовить для путешествия и снаряжать Максимова для нужных устройств вперед.

Ох, беда! В южных губерниях саранча, кроме Крыма, в Екатеринославской, Херсонской губернии и даже в Бессарабии все пожирает. Чекменев мне сказывал, что их департамент берет уже меры для продовольствия сих губерний. Я слышал также, что белорусские переводят несколько миллионов на пособие краю.

Константин. С.-Петербург, 10 августа 1823 года

Парад, говорят, был бесподобный; мне жаль, что не удалось посмотреть на него; а еще более жаль, что я бы не мог этого сделать, как в последний раз, – с тобою. Государь, говорят, очень был доволен. Я слышал, что три флигель-адъютанта посылаются по России с поручениями: Мансуров, князь Лобанов и Дурнов. Первому достается объехать часть Сибири. С Анрепом, ехавшим на дрожках с Шепингом, сделался припадок белой горячки. Ему, однако же, лучше. Мне подарил Полетика талер экс-императора Итурбида [93] Борец за независимость Мексики от Испании, провозгласивший себя мексиканским императором Итурбид, поехал из Европы на родину и был там расстрелян 19 июля 1824 года. . Это редкость. Его бывшее величество будет жить в Италии и получать 60 тысяч талеров в год содержания, может быть, его же собственной монеты. Убри остается здесь управляющим Иностранною коллегией на время отсутствия графа Нессельроде. Указ о назначении его министром в Голландию также подписан. Родофиникину пожаловано 26 тысяч рублей.

Государь сегодня едет в Царское Село и оттуда прямо уже изволит начать свое путешествие.

Константин. С.-Петербург, 11 августа 1823 года

Манычара опять услали на Ярославский тракт осмотреть дорогу, по которой поедет государь, и так мы паки дней на десять расстались с добрым этим человеком.

Вчера ездил с женою на Елагин остров, где был весь город, даже старухи Загряжская и Кутузова. Музыка была бесподобнейшая, несколько разных партий играли то Россини, то Паэзиелло, и всего лучше была молитва, живо мне напомнила морскую нашу зорю. На адмиральском корабле всегда эту молитву играли. Нагулявшись досыта, все еще рано приехали домой, хотя и темно было. На место Рибопьера кто? Уваров, который сохранит и мануфактурный департамент. Рибопьеру наследовать будет трудно, и я не знаю, как Уваров справится, да и как станет у него времени. Слишком много, кажется, захватывает; и та или другая часть, если не обе, должны пострадать, а у него еще и Академия. Я вчера его там видел; уверяет, что он узнал о своем назначении только третьего дня вечером, когда указ был подписан, но я ему не верю. Впрочем, дай Бог, чтоб дело шло хорошо. О Рибопьере сожалеют. Он просился совсем в отставку и сбирается ехать в смоленские деревни экономничать на несколько лет. Он не нажился в своем месте, а живши в столице, напротив, расстроился, хочет поправить, переселясь со всем семейством в деревню. Я уговаривал его послужить в другом месте, но он, показывая мне трех детей своих, отвечал: «Вот кто требует сей жертвы». На это и отвечать нечего. Говорят, что Дубенский просит избавить его от департамента, коим он временно управляет после Лавинского. Город кое-кого прочит в директоры, между прочим Николая Тургенева. Этот бы очень хорош был.