Константин Булгаков - Братья Булгаковы. Том 2. Письма 1821–1826 гг.

Наташа не любит соваться вперед, да ее же затолкали; однако же государь сперва, пройдя мимо, поклонился ей, но она не была уверена, ей ли точно; оттанцевав с Оболенскою (ибо я означил польские хронологическим порядком), государь пришел на место, где была Наташа, посмотрел в лорнет и, найдя Наташу, подошел к ней и подал руку, как делается, приглашая к танцеванию. Вот его разговор, сколько упомню; впрочем, Наташу заставлю тебе написать. «Рад видеть вас вновь, сударыня (поклон низкий); я вас очень давно не видал; вы не поверите, как я счастлив вновь оказаться в Москве» (нет, пойду лучше к Наташе, пусть диктует). – «Государь, вы, должно быть, читаете у всех на лицах, как счастливы вас здесь видеть». Тут государь, пожав Наташе руку, сказал ей: «Ну а как дела с голосом, с пением?» – «Государь, я уже давно совершенно потеряла голос». – «Вот как! А мне одна особа сказала [99] Не понимаю, кто мог сказать государю! – приписка А.Булгакова. , что вы поете как ангел, так что, когда я вернусь сюда, надеюсь услышать ваше пение. (Посмотрев около себя и на хоры.) Сколько же народу!» – «Государь, многие приехали и за триста верст, чтобы насладиться счастием видеть вас». – «Мое теперешнее пребывание пронеслось, как молния; мне кажется, что я только приехал». – «А нам, государь, это время показалось еще короче. Если бы мы могли сподобиться счастия обладать вами дольше!» – «Я приеду сюда на год, вместе с матерью и супругой, и привезу к вам еще одну очаровательную особу, ибо надеюсь, что мой брат Михаил к этому времени женится; я вам ее рекомендую, надеюсь, что она Москве понравится». Тут, к несчастью, польский кончился, и Наташе не удалось поговорить о тебе, а это ее любимый разговор, когда удостаивается танцевать с государем. Потом взял я ее к дверям, и стали мы говорить. Государь шел мимо, подошел к ней и сказал: «Надеюсь, вы не собираетесь уже уезжать?» – «Как, прежде вашего величества?».

Я думал, не станет ли еще с нею разговаривать, но вместо того он уехать изволил. Тогда играли кадриль, заиграли польский, и государь пошел опять танцевать с дочерьми графа Толстого, с молодой Окуловой, с Толстой, женою адъютанта князя Дмитрия Владимировича, с Апухтиной, Гедеоновой; вот, кажется, и все. В половине одиннадцатого никто не приметил, как он вдруг скрылся. Фавст видел, как старшины его провожали (жаль, что я уже выбыл); он что-то сказал Ивану Ивановичу Дмитриеву, который у него поцеловал руку, но государь, вырвав ее, поцеловал Ивана Ивановича, который опять-таки руку старался поцеловать. Не знаю, о чем была речь. Смешно было то, что, как только узнали, что государь уехал, все вон из Собрания. Все хотели разъехаться вдруг, но это было невозможно, и иные должны были дожидаться кареты часа два; живущие близко пустились домой пешком в башмаках, дабы переодеться скорее и идти гулять по славной кремлевской иллюминации. Народу была бездна; я тотчас надел сапоги и тоже пошел шататься. Фавстово освещение было из лучших в городе. Говорили, что государь будет еще кушать в Москве, но в 7 часов утра кайзер-штандарт, который от Фавста виден, был снят.

Посылаю тебе приказ. Ты, верно, так же удивишься, как и я (лестному, впрочем), новому назначению Закревского. Шатилов думает, что это сделано, дабы развести Закревского с Дибичем, с коим он равен, а было бы, между тем, вроде подчиненности. Назначение Шатилова сделано в угождение Закревскому. Пожаловано много в генерал-майоры. Граббе и Шварц прощены. На место Закревского Потапов. Мне жаль, что Закревский выбудет. Членами Совета пожалованы: Юсупов, граф Толстой, Александр Иванович Татищев, Сукин, Федор Петрович Уваров и Дибич. Филарету – бриллиантовую панагию. Государь сказал князю Дмитрию Владимировичу, что утверждает его представления, а он испрашивал (сказал мне Шафонский) 93 награды разные. Экая куча! Как скоро узнаю, тебе сообщу тотчас; более, кажется, не слышно ничего о наградах. Кстати, вчера Сакен, увидев меня, подошел ко мне, пожал мне руку и спросил: «Имеете ли известия от брата вашего?» – «Четыре раза в неделю». – «Да это как между любовником и любовницею. Знаете ли вы, что брат ваш мой старинный и добрый друг ? Я люблю его от всего сердца». Тут подошел князь Андрей Иванович Горчаков и перебил наш разговор. Старик свеж и бодр, хоть куда! Возвращаю с благодарностью записку Князеву. Там обедал во дворце вчера. Было 246 человек, и со всем тем мало, с кем бы государь не говорил. Он изволил что-то спросить у Рушковского, но тот, говорят, оробел, замялся, и государь пошел дальше.

Александр. Москва, 3 сентября 1823 года

Как радует меня царская милость, которую удостоился ты получить, любезнейший друг! Должно быть, она значительна. Нессельроде не промах: ежели бы 10 тысяч десятин не составляли важного приобретения, он бы 20 попросил. Сверх того, Метакса, коему места сии очень известны, уверял меня, что в Бессарабии земли нанимаются обыкновенно с платою по серебряному рублю за всякую десятину; это было бы прекрасно! Метакса говорит, что брат Мазаровича, живущий там, этим промышляет, так не худо бы с ним списаться, а никак не торопиться продавать. Я вчера писал милому Воронцову предлинное письмо, послал ему книги, приказы, описал ему государево здесь пребывание и прошу его хлопотать, чтобы (ежели от него зависит) твои десятины были славнейшие, чтобы на них родились ананасы, чай, кофе, сахар и даже червонцы! Я уверен, что он твоих интересов не упустит; но ты не напишешь сам, поэтому я ему говорю без церемонии. Что-то Балыи тебе скажет также, но он вральман.

Вчера вдруг явился к нам Мазарович персидский. Долго сидел, и много болтали; ввечеру были мы с Наташей у них. Она была в старину дружна с младшей ее сестрою, и эта женщина любезная, только собою не красавица.

Шульгину отдана благодарность, да и не может быть иначе. Кажется, и Голицын смягчается и, говорят, просил ему 2-го Владимира. Голицын представил о 93 наградах, из коих 81 словесно утверждена была государем, ожидают письменных указов. Должны были быть присланы из Серпухова [100] Государь уехал из Москвы на свидание с австрийским императором и на Тульчинские маневры. , но не явились. Шульгин встал через силу к государеву приезду. Он меня, по обыкновению своему, уверял, что был полчаса в царском кабинете, жаловался, что не заслужил ни одного даже благоволения от князя Дмитрия Владимировича, просился прочь, и будто государь отвечал: «Не смей мне и заикнуться об отставке».

Здесь все устрою к путешествию в Белоруссию. Надеюсь найти все работы уже конченными.

Вот тебе речь Филарета и приказ. Рушковскому сказали, что лошади где-то были дурны, а под Москвою были остановки на станциях, вот он поехал к Дибичу. «Что вам угодно?» – «Вот эвто-то, лошади и станции-то». – «Что вам угодно?» – «Это не моя вина, что лошади…» – «А это не мое дело», – прервал Дибич и бежал из комнаты. Рушковский, расхваливая всю свиту государеву, сказал о Дибиче: «О! Он очень, очень умен, но слишком быстр, и у него на все один ответ: не мое дело!» В городе нет ничего нового, кроме смерти бедного Сергея Акимовича Мальцова.