Константин Булгаков - Братья Булгаковы. Том 1. Письма 1802–1820 гг.

Пожалуйста, мой друг, не забудь скрипичные струны, кои я обещал Лодеру через тебя достать.

Александр. Москва, 11 мая 1815 года

Да, тебе назначено Небом быть благодетелем всего твоего семейства и заменить несравненного человека, коего Небо слишком рано у нас отняло. Сердце мое, как и твое, должно чувствовать, чего стоит высшее счастье упокоить навсегда старость, обеспечить состояние, существование, и кому? Пожилой тетушке, окружавшей заботами детство наше, которая нас воспитала и предоставила тебе столь щедрую поддержку в этом несчастном процессе!

Я получил прелестное письмо от графа Ростопчина, который получил письмо от императора. Его величество посылает ему дозволение ехать на воды. Оттуда граф поедет в главную квартиру. Ты его увидишь, вероятно. Ты сможешь сказать ему словечко за меня; потом я уверен, что он меня не забудет, если случай представится сделать для меня что-нибудь. Ключ всегда пригодится.

Константин. Вена, 12 мая 1815 года

Император едет на днях. Я отправляю письмо мое, ибо очень вероятно, что перед его отбытием будет отправлен курьер в Петербург. После сего опасаюсь очень, что до нашего прибытия в Генеральный штаб ты не будешь иметь моих писем, но тотчас, как мы туда доберемся, наша переписка снова возобновится, как бывало. Этот пропуск меня огорчает, но что делать?

Александр. Москва, 13 мая 1815 года

Я не произвел еще своего злосчастного схождения в ад. Надобно быть Гераклом, чтобы решиться на сие так рано, а я найду у милой кузины вместо Альцеста только несколько горничных с постными рожами. Хотя все и окончено по всем статьям, как ты знаешь, отказ здешней управе еще не подоспел, и я только этого жду, чтобы отправиться к нашей доброй подруге.

Жанно мне советует не ходить туда одному. Он слишком много чести ей делает. Я и одним кулаком урезоню. Однако же, если предложит она мне чашку кофею, я поблагодарю, поскольку душа ее цвета кофея. Сладко говорить себе, что все кончено.

Люди папахи все с ума сходят от радости; жаль, что не дожили бедный и верный Аким и Кирилло! Привязанность ко мне последнего была мне более чем доказана в различных случаях. Он был исполнен усердия, ума, бдительный и отважный как лев. Никогда не забуду, что, когда я был взят в плен французами в Москве, он счел долгом своим одному выступить со мною против 5000 французов. Он бросился на них с кулаками и едва не был разорван на куски.

Константин. Вена, 14 мая 1815 года

Император отбыл этой ночью, мы последуем за ним через несколько дней, после того как окончим тут наши дела и выправим бумаги. Я тебе послал с курьером, отбывшим этою ночью, пять ящичков, адресовав некоторые Калинину, а иные Тургеневу. Прошу тебя сохранить четыре из них, а в пятом, самом легком, картонная игрушка для наших деток, которую я советую Кате и Косте разорвать, как только она им наскучит.

Разумовский сделан князем, Штакельберг получил Св. Владимира 1-го класса, Анстет – Св. Александра; не знаю еще, что и получит ли Нессельроде. Кудрявский сделан статским советником. Ты спрашиваешь, чем пожалован я сам. Надеюсь, я не дурно поступил, предпочтя нечто более прочное. Ты увидишь из приложенной тут копии указа, что речь об увеличении жалованья, равнозначном содержанию, ибо сказано: впредь до указа, и понадобится другой указ, чтобы меня сего лишить, чего, надеюсь, никогда не случится. 1200 рублей, сдобренные 50 стиверами, – это не шутка, состоит почти наполовину из дукатов и остается мне в тех же пропорциях, даже когда буду в России. Это величайшая милость нашего ангельского императора. Все наши вояки отбыли или отбывают в Гейльбрюн, куда переехал наш Генеральный штаб. Император раздал здесь, по обычаю, великолепные подарки. Он всех тут заставил себя полюбить, как и везде, где он был.

Константин. Вена, 22 мая 1815 года

Очень мне хочется отправить с Недобой два ящика с разными вещами, коих список прилагаю к письму. Ежели он за это возьмется, ящики надобно адресовать Тургеневу, который тебе их передаст. Я разрешаю тебе их открыть, ибо там будет одежда из сукна, которую могут насекомые попортить. Позаботься также, прошу тебя, о фраках, я только что получил их из Парижа. Что для Маши, то отдай ей; среди платьев есть два одинаковые с именами Александр и Фредерик, одно из них для Наташи, равно как и пакет с туфлями. Записи же сохрани у себя; это мои любимые мелодии, аранжированные для пения на манер Крессантини и Велутти. В свертке с гравюрами ты найдешь несколько экземпляров гравюр императора, сделанных Изабе. Можешь взять одну для себя. Маленький портрет Людовика XVIII просто поразителен. Он очень похож на Кутузова. Брошюры – тебе. «Цензор» – это очень интересная газета. «Герцоги московские» – роман для Маши.

Неаполитанские дела сляпали на скорую руку. Австрийцы туда вошли, король Иоахим закончил на Искьи, королева – пленница и едет в Триест. Ты сможешь прочитать о всех последних успехах австрийцев и событии в целом в «Обсерваторе», который я продолжаю тебе посылать. Герцог и Радди ходят сияющие, и, право же, есть от чего. Они собираются ехать в Неаполь, где, весьма вероятно, найдут уже своего короля. Вот дело все и окончилось. Слава Богу!

Константин. Генеральный штаб в Хейдельберге,

2 июня 1815 года

Благодарение Богу, вот мы и в Генеральном штабе. Едва я приехал, как тотчас узнал об отбытии курьера. У меня только минута, чтобы сказать тебе, мой любезнейший друг, что у меня все хорошо, что я сильно устал и еще не совсем оправился. Здесь столько народу, что трудно найти угол, чтобы устроиться, а мы прибыли сюда последними. Мы не застали уже ни императора, ни Генерального штаба в Гейльбрюне; и к лучшему: Хейдельберг – прелестное место. Я нашел здесь Полетику, Мишо, Ламсдорфа, Закревского (которого сделали на днях генералом), Влодека, словом, множество друзей и знакомых, кои встретили меня с распростертыми объятиями. Мне надобно еще тысячу дел уладить, купить лошадей, а они редки. Шредер поехал на месяц на воды. Воронцов и Кудрявский тут с нами. Я поселюсь с Воронцовым.

Константин. Хейдельберг, 6 июня 1815 года

Мы сидим с Полетикою за одним столом. Он пишет к матери, примусь-ка и я благодарить милого брата за милое его письмо от 10 мая под № 258, которое на сих днях до меня дошло и душевно меня обрадовало. Я себя всякий день убеждаю, что дело с имением – доброе дело. Его величайшая ценность в моих глазах – в твоем соседстве. Полетике, коему я о нем сказывал, оно голову закружило. Он также желает иметь владение в тех краях, но может истратить на то не более 25 тысяч рублей. Если ты найдешь маленькое именьице, кое ему подошло бы, и тебе это нетрудно, напиши мне или прямо ему, и он тебе поручит уладить дело, разрешив Ливио уплатить нужную сумму. У меня еще нет лошадей, они редки; но Нессельроде дает мне верховую лошадь на всю кампанию. Теперь мне, по крайней мере, нет нужды торопиться с покупкой другой, и я подожду, пока обстоятельства не приведут меня к тому. Я ищу тягловых лошадей, коими будем мы владеть сообща с Шредером. Бричку я дал Полетике. Тебя сие удивит, но знай, что он состоит при маршале Барклае по дипломатической части. Его зад бьет тревогу заранее, ибо ездить верхом он не мастер, да и не шибко любит он ядра; но место превосходное, начальник превосходный, и я уверен, что они отлично поладят. Мы часто будем вместе, чему я подлинно рад.