Константин Булгаков - Братья Булгаковы. Том 1. Письма 1802–1820 гг.

Яковенко пишет мне из Бухареста от 16 июля: курьер, прибывший сейчас из Константинополя, объявил, что моровая язва начала вновь свирепствовать, в самом доме Италинского в Буюкдере 4 человека заражены, а Андрей Яковлевич находится в такой опасности, что не имеет свободного сообщения и с своими чиновниками. Бумаги, приносимые к нему, подписывает, подкладывая под свою руку доску, и не допускает к себе даже Боброва. Экая беда! Жаль мне его сердечно, скоро его Строганов выручит из сего карантина, ибо он уже оставил Петербург. У нас здесь нового ничего нет. В Кремле работа чудесным образом подвигается; площадь в Китай-городе скоро будет готова, одним словом, все так и кипит. Как-то пойдут наши заборы! Мы опять с Бибиковым описываем товары, коих в сем приеме еще более.

Вчера проехал здесь инспектор почт Доливо-Доброволь-ский, обедал у меня и тотчас отправился далее в Петербург. Я своих инвалидов начал учить ходить и стоять, взял у Волкова унтер-офицера. Первое и второе для них трудно, ибо они почти всегда пьяны.

Шредер мне пишет: «Должен сказать вам еще несколько слов об одном оригинале-англичанине, явившемся в Петербург. Это господин Кертис, которого вы, возможно, встречали в Лондоне. Он путешествует на собственном судне. Бросил якорь перед домом посольства Англии, дал несколько обедов на борту своего корабля, на которых были господа Гурьев и Каподистрия. Сегодня идет в Петергоф, разумеется, водным путем, откуда возвращается прямо в Англию. Если бы Нева текла в Москву, поехал бы и туда, чтобы видеть въезд императора и на следующий день отбыть». Экие оригиналы!

Константин. Москва, 31 июля 1816 года

Варламовы дела начинают устраиваться, но не совсем так, как он желал. Дочь, что в монастыре, сделана фрейлиной, Костаки поступает в Пажеский корпус (чему очень я рад, по крайней мере, может быть, сделают из него человека). Янко записан также в пажи. Император советует ему ехать в Бухарест, чтобы озаботиться там продажей своего имущества, обещая ему свое покровительство, а также в Валахию и в Константинополь. Необходимо дать ему еще денег, чтобы он смог поехать, не наделав новых долгов. В займе отказано, но вновь дано обещание имения в Бессарабии.

Константин. Москва, 6 августа 1816 года

Московские вести все те же: строят, красят, украшают город, только и речей, что о приезде государя. На Кузнецком мосту множество карет, дрожек, барыни все заказывают платья к балам, а я еще о сем и не думал. Я все-таки сомневаюсь, чтобы в Китай-городе все было готово; хотя площадь и отделана, лавки строятся, работников тьма, но и дела множество.

Каподистрия будет жить в архиерейском доме, там же, где и граф Аракчеев, Закревский – у Волкова, прочие, кажется, во дворце. Вчера был у меня князь Трубецкой, генерал-адъютант, проездом в свои деревни. Также был Рибопьер, едущий в Смоленск. Мы ездили гулять в Петровское-Разумовское, набрали грибов, напились сливок и порядочно погуляли. Сегодня также сбираемся куда-нибудь ехать, погода стала прекрасная. Мне Разумовского сад, а особливо пруд, весьма понравился. Походит на Царское Село. И этот человек не пользуется столь прекрасной подмосковною, а живет в Петербурге бог знает зачем.

Александр. Можайск, 7 сентября 1817 года

Тут можно подумать, по всем слышанным мною рассказам, что Бородинское сражение только вчера состоялось. Все еще пугают детей, говоря: «Чу, французы палят!» Я обнаружил здесь так называемый портрет Нея, рисованный красным карандашом, с четверостишием, кое я списал:

Досадно мне, что уже поздно: не увижу я поля Бородинского сражения. Придется отложить это на обратный путь. Одно заставляет меня беспрестанно краснеть: титул «превосходительства», расточаемый тут моему ордену. Не хотят ни согласиться с моими резонами, ни дать себе труд получше прочесть мой паспорт. Напрасно я говорю, что не все то золото, что блестит. Что ж, будем золотом, будем превосходительством! Был же семь лет превосходительством в Италии.

Александр. Смоленск, 10 сентября 1817 года

Здесь весь генералитет в отсутствии: поехали все в Вязьму, где играется свадьба Пашкевича-генерала. Он женится на Грибоедовой. Дворянство здешнее хотело сподличать, просило у графа Аракчеева позволения поставить его портрет в дворянском собрании и требовали присылки похожего из Петербурга. Сиятельный отвечает: «Я желаю, чтобы изображение мое было в сердцах смоленских жителей, а портрету моему непристойно быть там, где один государев висеть может».

Александр. Смоленск, 11 сентября 1817 года

Дорога преславная, я не видывал подобной никогда. Я думаю, десяти ухабов не было до Смоленска. Время самое летнее, даже жарко, ночью очень светло от месяца. Еду себе, то ем, то курю, то Глухова дурачу; а его все рвет да рвет, а как не рвет, так врет чепуху. Уверен, что, «кабы не было этих аллей по Белоруссии, Бонапарт не нашел бы дороги в Москву, потому что не у кого было спросить: мужики по-французски не разумеют, да они же все разбежались по лесам, точно они наделали все эти несчастья. Вы с прошлого года изволили смеяться надо мною, а уж это беспременно , что он, шедши все по аллеям, дошел и до Москвы».

Костров очень обрадовался твоему письму, и что будет служить под твоими глазами. Он здесь, кажется, всеми любим; заключаю это по дружественным письмам к нему от Паскевича, Писарева, кои здесь долго стояли. Здесь один губернатор уцелел, почти все сменены советники; вице-губернатор также новый приехал, какой-то полковник Темиров, комендант и проч., все это новые. Я решаюсь здесь провести вечер и ночевать, чтобы отдохнуть, в Велицы мне все равно приехать, что до обеда, что после: все в тот же день не поеду по деревням; по крайней мере, не так устану. Не могу нахвалиться не только Костровым, но приемом всех вообще на станциях. Перед самой Вязьмою, в Теплухе, смотритель новый, солдат, служивший в последнюю шведскую войну, рассказывал, как возле него был убит князь Михаил Долгоруков; а лучший его анекдот, хотя также живописный, это, как третьего дня генерал-майор Панчулидзев хотел его привязать к колесу за то, что не было лошадей. Лучше пилить сандал, чем быть смотрителем за 100 рублей несчастных, кои получают. Нет им покою ни днем ни ночью; их же колотят. Он доказал, что ямщики его не слушают, что из Вязьмы долго не возвращаются, то есть часов по десять и по пятнадцать. «Ты с них шкуру дери, а я с тебя», – отвечал беспардонный генерал. Я сказал ему, чтобы заявил почтмейстеру Вяземскому; он отвечал, что два раза жаловался Булатову, но что тот не входит в это. Мне кажется, дурно делает Булатов, что потакает ямщикам. Ежели будет сюда какой-нибудь объездный, то не худо бы ему это разобрать; а бедный Горемыкин скорее решится на колесование, нежели тебе жаловаться.