Константин Булгаков - Братья Булгаковы. Том 1. Письма 1802–1820 гг.

Эта малая болезнь, задавленная при самом своем начале, спасла меня от большой, и право же, невозможно всегда быть здоровым! Надобно время от времени платить сию малую дань природе.

Все то время, что был я во Франкфурте, я ни на минуту не оставался один. Добрый Полетика приехал сюда в один день со мною и не только не оставлял меня ни на миг, но даже и оставался еще несколько дней после отъезда штаб-квартиры маршала, и я после провез его несколько прогонов, чтобы он нагнал его. Кроме него, видел я в это время 35 человек, кои являлись почти всякий день меня навещать, и среди прочих добрейшего Сабанеева, который получил отпуск на год и которому император пожаловал 20 тысяч рублей.

Слухи о моих претензиях на место почт-директора в Москве таковы же, как и все ложные слухи. Ты знаешь, мой милый, как обстоит дело. Ты знаешь, насколько мои планы от сего отличны. Впрочем, пусть болтают, что мне с того? Меня это только смешит, как и тебя. Ты, однако же, хорошо сделал бы, ежели сказал бы Келембету, что это неправда. Это успокоило бы, думаю, господина Рунича, коему сия новость, верно, не доставляет радости.

Константин. Берлин, 13 октября 1815 года

Император прибыл вчера, мой милый друг, и был встречен со всем воодушевлением, какое возбуждает он повсюду, где появляется. Я ходил смотреть на его прибытие, но не ко двору, ибо не могу покамест отважиться на приведение себя в порядок. Вероятно, скоро отправится почта, хочу, чтобы письмо мое было готово.

Константин. Берлин, 15 октября 1815 года

Я получил известия от бедняги Боголюбова. Он в ужасном состоянии в Мадриде; с ногою у него дело обстоит сносно, но он кашляет кровью, и очень вероятно, что у него чахотка. Ему только что предоставили шесть месяцев на поездку в Пизу, но бог знает, сможет ли он этим воспользоваться. Северин, который прибыл в Мадрид, говорит мне, что он совершенно утратил веселость и очень дурно выглядит. Что до Татищева, он теперь себя чувствует хорошо, после того, как едва не умер от местной колики, очень дрянной болезни. Маленький Кондырев и Фроманн получили крест Леопольда, чем очень довольны, и я их понимаю, ибо эта награда вызовет к ним уважение в Вене и даже, я думаю, повлечет за собою баронский титул. Вот Отт и опять поверенный в делах, ибо Штакельберг получил дозволение ехать в Италию, где австрийский император проведет зиму.

Ввечеру будет большой бал при дворе, был также и большой обед. Меня пригласили, но я занят только своим здоровьем и сторонюсь празднеств и удовольствий. Рихтер, коего ходил я навещать, поручает мне сказать тебе тысячу вещей. Не знаю, известно ли тебе, что он атташе при здешней миссии. Этот бедный молодой человек был во Франции с Алопеусом, упал с лошади и так повредил себе ногу, что уже три месяца не выходит из комнаты и может ходить только на костылях. Плохо то, что сие может еще долго продолжаться. Он много выстрадал. Это не мешает ему петь и играть в вист. Он тебя тоже очень любит. Я повстречал здесь Крафта, который был некоторое время в миссии в Вене, и Кенигсфельда, превосходного молодого человека, которого ты, кажется, не знаешь. Эти господа часто меня навещают. Берлин по-прежнему красивый город, но кажется очень пустынным после Парижа. Театр тут неважный. Поет все та же мамзель Шмальц, что пела некогда в Вене. Я ее еще не видал, но она, верно, постарела; что до красоты, то она никогда и не была красавицей. Есть здесь превосходный комический актер, заменивший знаменитого Ифланда, некто Девриан, он превосходен; а балет дурен.

Константин. Берлин, 21 октября 1815 года

Мюрату, который удалился на Корсику, там, вероятно, не понравилось. Он не мог позабыть былого своего величия и захотел устроить бегство а-ля Наполеон. Собрал некоторое число своих приверженцев, сел в рыбацкую лодку и отплыл в Калабрию, после чего распространил оскорбительное воззвание, которое начинается «вашим Иоахимом», где он объявляет законного короля лишенным трона, словом, все наполненное подобными вещами. Оно не произвело никакого действия. Прибывает он в Пицци, показывается народу и говорит, что он их король, однако же сии добрые люди схватили его и его свиту и отвели к неаполитанскому генералу, заправлявшему поблизости. Вот он и попал в руки правительства. Назначили военную комиссию, чтобы судить его, приговор вынесли, привели в исполнение, и Мюрата расстреляли. Вот как окончил он свою карьеру.

Константин. Берлин, 25 октября 1815 года

Я также начинаю верить, что Тургенев слегка обезумел. Ежели это от любви, то невелика беда, это пройдет. Мне только досадно, что я отправил к нему свои вещи в минуту его любовной горячки. Однако же надеюсь, что все найдется; несколькими днями раньше или позже, это ничего. Право же, не понимаю я куража Шаховского, с каким критикует он Жуковского, одного из лучших наших поэтов, не исключая ни Державина, ни Ломоносова, ни Сумарокова. Это талант, коим всякий русский должен гордиться.

Третьего дня при дворе объявили о браке великого князя Николая с принцессой Шарлоттой, дочерью прусского короля. Она очень красива, будет очаровательная пара. Вот их и обручили; а когда будет свадьба, не знаю, но сказывают, что не ранее, чем через год.

Меня уверяют, что император изволит отбыть завтра. Нессельроде в таком случае выедет только двумя днями позже. Я рассчитываю ехать в один день с ним, с той разницей, что вынужден буду всякую ночь спать, по приказанию врача. Сие письмо я вручу господину Марченко с просьбою отправить его тебе с первой же почтою, которая отправится, вероятно, из Варшавы еще прежде моего прибытия. Без сего ты будешь некоторое время без известий от меня, что может тебя встревожить. Здоровье мое поправляется, но мне еще надобен уход, и я решился следовать предписаниям господина Форане, коему в высшей степени доверяю. Вчера получил я письма из Парижа, от Шредера и от Воронцова. Последний совершенно счастлив оказаться среди всех своих родных, ибо отец Михаила тоже в Париже. Не знаю, говорил ли я тебе, что и Мария Бальмен сейчас в Париже.

Константин. Варшава, 5 ноября 1815 года

Вот я и в Варшаве, после шести дней скучного и утомительного путешествия. Спал я только две ночи, без чего был бы, я думаю, все еще на сих дурных дорогах. Впрочем, состояние здоровья моего не потребовало более частых остановок, и чувствую я себя довольно сносно. Надеюсь, что в течение пребывания нашего тут я окончательно поправлюсь. Варшава мне особенным образом напоминает о нашем батюшке. Я нашел здесь многих лиц, кои вспоминают о нем с удовольствием и отнеслись ко мне с великою дружбою. Повстречал я и многих наших прежних знакомых: Пака, Веселовского, кривляку Корсаковского, брата Виленского епископа, и проч. и проч.; но я не видал ни одной дамы из Вильны, а может быть, я их и не узнал, они, должно быть, несколько переменились. Был я на блистательном балу, который князь Адам давал императору. Поскольку я не танцую, то развлекался болтовней с прежними моими знакомцами. И подлинно наслаждался я тем, что вижу нашего доброго императора, коего не видал с самого Дижона. Он был так добр, что заметил меня и подошел ко мне с тем ангельским видом, каким он один обладает. Невозможно не обожать его, и я почитаю себя воистину счастливцем, оттого что мог сопровождать его в течение нескольких лет во время столь важных событий и быть свидетелем того воодушевления, какое возбуждал он повсюду, где только появлялся.