Константин Булгаков - Братья Булгаковы. Том 1. Письма 1802–1820 гг.

Константин. Петербург, 26 декабря 1819 года

Моя участь переменяется. Ты видел из письма к жене, что я назначен сюда почт-директором. Указ подписан 23-го. Горько мне разлучаться с Москвою, а особливо с тобою, милый друг; но непростительно было бы сделать даже самое малое возражение на предложение ангельского государя и нашего благодетеля. Мой ответ был один: что все, что он желает, для меня свято. А новый опыт доверенности и высочайшей милости совершенно делает меня счастливым. Я еще государя не видал. Князь Александр Николаевич сказывал мне, что государь меня примет в кабинете. Это и лестно, и приятно для меня. Князь, со своей стороны, чрезвычайно меня обласкал и ко мне милостив.

Вступление мое здесь с людьми новыми и мне даже по имени неизвестными очень будет для меня трудно; но я и тут полагаю надежду на Бога, который никогда меня не оставлял. Мое усердие неограниченно, надеюсь, что не ударю лицом в грязь. Все здешние департаментские и почтовые весьма рады моему назначению, беспрестанные получаю поздравления; граф Каподистрия, этот добрейший человек, очень рад, да и все вообще. По крайней мере я уверен, что меня советами никто не оставит. Калинин сделан сенатором. Одного я боюсь, чтобы здесь и в Москве не подумали, что я интриговал и искал этого места. Бог свидетель, что я о нем не думал и, будучи совершенно счастлив в Москве, не желал ничего, да и мог ли желать? Ох, кабы могли заглянуть в мое сердце! Добрые мои московские чиновники увидели бы, как мне больно с ними разлучаться. Уверь их, брат, что они всегда будут иметь во мне друга и ходатая. Надеюсь также, что и они мне сохранят добрую память. Что мог, я для них всегда делал. Дай Боже, чтобы они всегда в начальнике имели такое же к себе усердие. Признаюсь тебе, я без слез не могу о них вспомнить. Вот, мой милый друг, все, что тебе сказать могу.

Между нами сказать, я не могу уже приехать в Москву: должен тотчас принять должность, и уже ни с места отсюда. Я еще этого жене не говорю, и ты помолчи. К тому же, право, для меня слишком тяжело бы было прощаться с Москвою. Итак, теперь меня не ожидайте! Надобно, милый друг, подумать о моем перемещении сюда. Подумай и посоветуй мне, перевезти ли все имущество сюда или там продать? Боюсь, что там продадим за бесценок, а здесь надобно покупать дорого.

Александр. Москва, 28 декабря 1819 года

Вчера долго сидел я у Закревского, который тебя обнимает. Он наделал здесь передрягу: перебрав всех живущих здесь офицеров без службы, велел их высылать. Васенька Голицын тоже должен выехать. Также дал приказ Закревский о тех офицерах, кои одеваются не по форме; сердит на Волкова, что его здесь нет; он ожидается всякую минуту. Вообрази, что первое известие о приезде твоем в Петербург получила жена от Ваниши, который ей рапортует все очень исправно. Князь Петр также пишет и не нахвалится тобою. Что тебе сказать о Москве? Весь город занят ревельоном [reveillon – встреча Нового года] князя Барятинского. Он прислал нам билеты через Мошкову, которая очень нас упрашивает; но я, вероятно, не поеду: Наташа не хочет, а без нее я покуда ни на шаг. Сегодня, слышу, бал у Марьи Ивановны Корсаковой, а мы все на детском балу и театре у Обресковых, где будут наши дети.

Александр. Москва, 28 декабря 1819 года

Знаешь ли, где тебе пишу, любезный брат? У Закревского. Сидел у него вечер, играл в бостон с его, моим тестем и с князем Сергеем Ивановичем. Он сказал, что отправляет фельдъегеря в Петербург в ночь. Домашние его пошли ужинать; я же, как умница, воздержался, не ужинаю и, засев в его кабинет, пишу тебе эти строки. Поутру писал тебе с эстафетою; спасибо почтовым, что всякий раз дают мне знать. Здесь видел я князя Андрея Петровича Оболенского, Михаила Орлова, Дмитрия Ивановича Киселева; все мне говорят одно, что я стал лучше с лица. Да и подлинно, чувствую себя хорошо, а еще бы было лучше, ежели бы ты подъехал. Я уверен, что мы будем об этом стараться всеми силами. У нас страшные холода; однако же я, укутавшись хорошенько, ходил пешком с Наташею. Мне это очень рекомендовал Пешман, а я ему охотно повинуюсь.

Князь Барятинский присылал очень звать к себе на ревельон, но я не поеду. Лучшего не знаю еще веселья, как быть в своем кругу или писать тебе. Давеча были у меня Озеровы, сперва жена, а там муж; сказывали, что Волкова ждут к обеду, но вот и вечер, а его нет еще, а, право, нужно ему быть здесь. Завтра буду писать по почте. Скажи Жуковскому и Тургеневу, что я пришлю им доказательства, что и в Эгре, больной, я их не забывал; последнему скажи, что брат его Сергей здоров и ожидает решения судьбы своей. Я тебе пришлю пакет, для доставления милому Шредеру. Какая это ангельская душа, какое у него чувствительное сердце и благородные чувства! Я теперь только его узнал коротко. Как он тебя любит! Бывало, пишет мне все ввечеру: «Приходите покурить, попить чаю и поговорить о милом Константине». Чу, там говорят уже о жарком; пора печатать, покуда не встанут.

Александр. Москва, 29 декабря 1819 года

В почтамте многие получили копии с указа, все повесив нос. Идучи домой, я укутался в шинель, чтобы никто меня не узнал. Все в отчаянии, лишаясь тебя; никто не мог тебя заменить, а еще менее Рушковский, которого никто не любит. Его будет дело все переделать в свою пользу, но эта обязанность не будет одна из последних. Письмо твое отдали мы ему вместе. Он оцепенел от удивления; сперва вскричал: «Ах, Боже мой! Где мне спрятаться от завистников и ревнивцев, кои теперь на меня накинутся?» Я отвечал, что ему надлежит помешать им, только исполняя свои обязанности так же хорошо, как его предместник. После он добавил: «Ежели я не буду поддерживаем покровительством и советами Константина Яковлевича, я пропал! Какое бремя на мне лежит!» Одним словом, Иван Александрович видит это с настоящей стороны. Он приписывает тебе свое назначение, называет тебя ангелом, богом самим. За столом сидел на иголках, не ел, бредил; да и подлинно, можно ли было ожидать такого прыжка? Я все думал, что ему велено будет отправлять должность почт-директора до времени, чтобы доставить ему возможность оправдать настоящее свое назначение; но дело кончено, теперь нечего толковать. Я очень удивлен, что он меня прочил на твое место в случае перемещения твоего: это уж точно ни к селу ни к городу. Тебе просить обо мне было бы глупо, дерзко, неприлично: кроме меня, мало ли достойных кандидатов? Мне эдакая нелепость и в голову никогда не приходила.

Я не скрываю, любезный брат, грусти своей. Когда пройдут первые неприятные впечатления, я предамся радости, ибо все это клонится к твоему благополучию. Москва сделалась мне вдруг ненавистною. Дай мне золотые горы, я здесь не останусь. Смерть доброго Тормасова дает мне прекрасный повод оставить мое служение при главнокомандующем. Жду твоих писем, чтобы взять решение.