Константин Булгаков - Братья Булгаковы. Том 1. Письма 1802–1820 гг.

Константин. С поля сражения при деревне Батине,

27 августа 1810 года

Мой милый, бесценный брат. Узнав, что Кушнир-али, сераскир Дунайский, Мухтар-паша, сын янинского Али-паши, и другие паши и аяны собрали более 70 000 войска, дабы идти на помощь к Рущуку, и что они уже в 35 верстах от нас, граф наперед послал брата своего приудержать их, а третьего дня прибыл сам сюда для нападения на турецкие толпы, которые весьма сильно укрепились в трех лагерях, выбрав и позицию, весьма от натуры крепкую; но он сделал, как кесарь: пришел, увидел, победил! Третьего дня ввечеру мы сюда прибыли, вчера побили неприятеля, сегодня убираем пушки, пленных и знамена, а завтра возвращаемся к Рущуку. Но какая победа! Турок и следа не осталось. Более 5000 пленных, более 8000 убитых, не считая тех, кои поранены были кавалерией нашей, их преследовавшей. Кушнир-али убит, паша трехбунжучный с 4000 принужден был положить оружие и просить пощады; по сие время 176 знамен, три начальных знака у нас. Подробности еще неизвестны, а я уверен, что всего еще более. Победа была 26-го, в самые именины милой Наташи: она нам принесла счастье.

Ввечеру пред сражением граф призвал меня и отдал мне письмо от тебя, № 6. Ну, брат, что я почувствовал, читая его, и в какое время! Оно еще для меня драгоценнее было. Я ночевал у Бальмена, а в 7 часов утра армия пошла на неприятеля, превосходившего гораздо нас числом и засевшего в укреплениях. Но что может противиться храбрости русских войск? В один день войско турецкое разбито, укрепления взяты, и вечер провели мы в их укреплениях. Я во все время был с графом, а он целый день – на пушечном и ружейном выстреле от неприятеля. Их ядра и пули летали, свистели около нас, но, слава Богу, никого из графского штата не ранили, и я жив-здоров, милый друг. Граф ввечеру, называя меня дипломатом-воином, хвалил мое хладнокровие, говоря: «Вы созданы, чтобы быть военным, хотя и очень на месте как дипломат; вы все время были со мною» [70] В краткой биографии К.Я.Булгакова в «Словаре достопамятных людей» Бантыш-Каменского читаем: «В Батинской битве он бросился, в числе первых, в турецкий ретрашемент, и на дружеский упрек, сделанный ему флигель-адъютантом графом де Бальменом, который нашел уже его в кровавой сече, зачем он подвергается таким опасностям без всякой нужды и пользы для себя, отвечал с улыбкою: «Пустяки! Пули бьют только вашу братию военных, а какое им дело до нас, дипломатов?» Такой же ответ давал князь В.А.Черкасский Скобелеву под Плевною 30 августа 1877 года. .

Не поверишь, брат, как сердце радостно после такой победы и как я рад, что себя испытал, что я не трус. Ядра летят, а я трубку курю на своем борзом коне и не нагнусь даже, а около бьют людей и лошадей. Но, милый мой, это пишу для тебя, а не то сочтут меня фанфароном.

Александр. Москва, 29 августа 1810 года

Ты один при графе [Н.М.Каменском] теперь; дай Бог тебе найти другого Куракина в нем. Князь Александр Борисович живехонек и совсем выздоровел. Это были московские сплетни, равно как и о трех графах, о чем я писал тебе, неправда. Блудову отплачу, ежели будет сюда, за дружбу его к тебе. Место Львова от меня улизнуло; но Тургенев, мой неутомимый друг, обещает мне другое. Говорят, что Гриша Орлов будет назначен начальником государственных имуществ; что будут, как прежде, директоры экономии во всех губерниях, которые, кроме 2500 рублей годового оклада, получат много других преимуществ; он юлит, чтобы назначили меня в Москву. Это, конечно, будет хорошо, но я не спешу. Я написал Татищеву (приехавшему в Петербург), чтоб попытать его, и напомнил ему нашу дружбу. Говорят, что он будет начальником над Коллегией, и в таком случае может мне дать славное место. Я ему говорю как другу, откровенно, и такой же требую ответ; увижу, что мне напишет, и, смотря по ответу его, соображу свои планы. Татищева приняли очень хорошо, жена представлена ко двору; скоро оба будут сюда.

Скажи Влодеку, что его страдания меня очень сокрушают, но что, с другой стороны, имея в виду его успехи на славном боевом поприще, я радуюсь за его рану, если только она не будет иметь дурных последствий, а лишь причинит ему кратковременное страдание. Ты не сказал мне, где он был ранен, когда и как; хочется знать все, касающееся до друга, – а Мишеля я люблю давно. Спасибо, что за ним смотришь. Ничто так не успокаивает, как сочувствие людей к нашим страданиям.

Александр. Москва, 31 августа 1810 года

Как Куракина не любить! Да и дрянные эти французы показывают великое участие в его несчастий: во всякой газете их есть артикул о состоянии его здоровья. Буду к нему писать непременно; у меня есть прекрасный предлог: вся Москва интересуется его здоровьем. Я давно забыл о тех проказах, какие учинил мне канцлер; все было к лучшему. Кто знает, попал ли бы я к Гурьеву (которого едва знаю) под начало? Этот пролаз Тургенев хочет, во что бы то ни стало, доставить мне место директора экономии в Московской губернии. Мне пишут, что Дмитрий Павлович, приехавший наконец в Петербург, по-прежнему очень меня любит, и носятся слухи, что он займет место графа А.Салтыкова. Я ему тотчас же написал, чтобы напомнить о нашей дружбе и спросить о его планах; прошу его также выхлопотать мне что-нибудь за мою прошлую службу и устроить меня повыгоднее.

Балашов обладает всемогуществом, кое соперничает со всемогуществом Сперанского. В министерство полиции включили части всех министерств, даже нашего, ибо оно будет давать паспорта для заграницы, кочевые народы Азии будут от него зависеть.

Константин. В лагере пред Рущуком,

4 сентября 1810 года

Я описал тебе вкратце, в последнем письме моем, наше славное дело. То-то, я думаю, добрые москвичи ему порадовались, да и есть чему. Сильные укрепления, защищаемые с упорностью, великое превосходство в силах, сильная позиция, – ничто не могло противостоять мудрым распоряжениям нового Суворова и храбрости русского солдата. В десять часов 40 000 турок совершенно разбиты, прогнаны, истреблены. Надобно было видеть, как все поля и лощины, по которым конница наша преследовала бежавших, устланы еще трупами, и это ведь на 15 верст расстояния. Сверх того, лагерь уже наполнен убитыми, не считая тех, которых они зарыли. Пленных более пяти тысяч, 176 знамен, трехбунжучный Махмет-паша в числе пленных, а также и двухбунжучный, командовавший флотилией, которая рассеяна, много лодок взято и много потоплено. Весь неприятельский лагерь, вся артиллерия, оружие – все нам досталось. На другой день умора была смотреть на солдат и казаков в турецких платьях, шубах.

Константин. Пред Рущуком, 11 сентября 1810 года

Мой род занятий здесь, мой милый друг, вся дипломатическая почта. Мне кажется, граф мной не недоволен, ежели судить, по крайней мере, по его обхождению со мной. Я, со своей стороны, все силы полагаю на то, чтобы быть более чем аккуратным, и ему это нравится. Между нами будь сказано, мой предшественник таков не был. Он был поглощен своими мрачными мыслями и пренебрегал несколько работою, что мне и наделало хлопот. Он все оставил в величайшем беспорядке, и только теперь начинаю я наводить ясность. Завел свой порядок, и все идет как по маслу. Возможно ли главнокомандующему, который занят беспрестанно важнейшими делами, вспомнить о каждой бумаге? Это наше дело – очищать их, а у меня ни одна бумага не останется без ответа и без решения. Граф любит порядок, а я думаю, нельзя ему не приметить, что теперь все идет порядочнее. То, что пишу я тебе о Блудове, это только для тебя, мой милый друг. Я здесь это даже от всех скрыл, чтобы не причинить ему вреда.