Константин Булгаков - Братья Булгаковы. Том 1. Письма 1802–1820 гг.

Я придерживаюсь твоих мыслей насчет примирения с Анной Петровною и ничего не упущу для достижения этой цели; ты знаешь, какая она сумасбродная и как трудно с нею что-нибудь кончить; но Апраксин, спасибо, всеми сторонами ее вертит, и теперь хочет на нее напустить Николая, ибо она, кажется, так его любит. Надобно тебе знать, что она поссорилась с Одоевским и потребовала, чтобы Апраксин ничего тому не говорил об этом. Но она сблизилась с Воейковым, другим предателем и адвокатом, который, верно, вознамерился выжать кузину и затянуть процесс, дабы повытянуть из нее денег. Признаюсь тебе, что эта женщина очень зла; у нее низкая душа. Ежели б ты знал, какую паутину лжи она соткала. Апраксин ей сказал: «Вы никогда не измените мнение публики о Булгаковых; невозможно очернить их и в моих глазах, ибо я желаю примирить вас с ними; они не говорили мне о вас ничего дурного, так что оставим это, и скажите, хотите ли вы их слышать или нет». – «Я на вас полагаюсь, – отвечала она, – будьте моим советником», – а после опять пошли сарказмы. Апраксин хочет теперь напустить Щербатова на нее, замешают в это дело малютку [79] То есть малолетнего князя Николая Щербатова, мать которого была сестрою Анны Петровны Колтовской (в то время бездетной вдовы). . Посмотрим. Будь уверен, что я пойду на величайшие жертвы, чтобы купить наше спокойствие. Все, что у нас будет, всегда будет общим. Надобно положить конец сей неопределенности, худшей всякого зла. Румянцев тебя обязал бы, ежели б сумел обобрать и оставить без средств. По крайней мере эта фурия молилась бы за него Богу или черту. Теперь мы все страдаем.

Все то, что ты мне говоришь насчет дела, очень меня тронуло, любезный брат. Видно, Бог не на то создал добрых людей, чтоб им быть совершенно счастливыми здесь! Жизнь – здешняя минута. Анна Петровна и теперь терзается и ногтями своими только питается; если и присвоит себе имение батюшки нашего, то не отымет его нежности; благословение его будет с нами. Я все буду счастлив, как никто, совестью своею, братом и женою.

Татищева скоро ждут сюда; я рад очень: лучше можно будет все учредить. Он не переменился в своих чувствах ко мне, непременно будет востребован, и притом активно. Перемены и новшества, кои собирались завести в министерствах, отложены неизвестно на сколько; надобно, стало, обождать мне нового места. Волков тебя обнимает. Он замучен, бедный: Ивашкин лежит болен, Дурасов в отпуску, он один горе мыкает; не понимаю, как поспевает. Вот золотой человек для друзей и для службы императору. Передай мое почтение Италинскому. Хорош ли у него стол? Я еще помню его неаполитанские обеды.

Я тебе уже сообщал, что Сережа [80] Будущий министр народного просвещения Уваров, перед тем женившийся на богачке графине Екатерине Алексеевне Разумовской. Булгаковы сблизились с ним в Вене, где он служил при князе Алексее Борисовиче Куракине. весьма нынешним положением доволен и что получил место Николая Николаевича Новосильцева, то есть попечителя С.-Петербургского учебного округа. Он тут уже дней с десять и тебя обнимает. Ни получение места, ни брак не переменили этого милого мальчика. Наш милый Анстет подал в отставку просьбу. Вот еще один светлый ум, и его канцлер оттолкнул.

Волков сейчас у меня был с пожара, на котором, по великому счастью, не остался он замертво на месте. Упало бревно с крыши и задело только конец его сапога, а стоявшего возле него драгуна ушибло очень больно.

Александр. Москва, 19 февраля 1811 года

Война с Францией кажется неминуемой. Император видит ее неизбежность. После обмена многими курьерами Бонапарт прислал очень жесткий ультиматум, требующий ответа «да» или «нет». Император отвечал, что у него на границах уже есть 250 тысяч человек и в глубине страны 300 тысяч ополченцев для поддержания его «нет» и что тем он отвечает пожеланию всей нации, коей уже два года противостоял. Это дело с кораблями на Тенерифе до сего довело. Бонапарт хотел, чтобы товары, как и в остальной Европе, были сожжены, а их только конфисковали. Потребовали, чтобы Рига и Ревель были объявлены вольными городами. В Париже рассердились на то, что запретили мы ввоз к нам французских товаров. Они нам вредили, всячески препятствовали в наших переговорах с турками, требуя категорически, чтобы английская миссия и англичане были изгнаны из турецких пределов навсегда. Осмелевшие турки позабылись до того, что стали требовать возвращения Крыма. Словом, меры, кои берутся, не оставляют сомнений в том, что мы придем к началу военных действий. Дохтуров призван в Петербург для получения инструкций. Будет три больших корпуса: 1-й – под началом графа Николая, 2-й – под началом самого военного министра и 3-й – под началом Дохтурова. Постарайся же, милый мой, не разлучаться с твоим начальником, который и сам, верно, пожелает оставить тебя при себе.

Все, что я тебе говорю, сообщено мне было одним лицом, явившимся вчера из Петербурга, и кое хорошо осведомлено обо всем. План государственного переворота, чтобы напугать Порту и принудить ее к миру, оставлен; говорят, что войну эту будут считать как бы оконченной; оставят токмо один корпус в 60 тысяч человек с этой стороны Дуная, и ежели турки захотят отнять у нас Молдавию и Валахию, то пускай переправятся через Дунай и оспорят у нас нашу победу. Такое решение кажется мне благоразумным. Разве нет у нас крепостей, кои закрепят нам наши победы? Говорят, что Тучков будет командовать турецкой армией. Мы заручились союзами с австрийцами и пруссаками; первые нарочно сократили свою армию до видимой силы в 70 тысяч человек, чтобы иметь извинение пред Бонапартом, но они требуют, чтобы мы оставили турок и чтобы ту же армию употребили на то, чтобы их поберечь; тогда они скажут Бонапарту: «Мы не можем победить врага, в два раза сильнейшего нас». С англичанами мы, верно, помиримся, и уже началось сближение. Таковы новости, кои передают на ухо в Петербурге и кои Москва, как и во всякое время, сильно раздувает. Я тебя прошу не оставаться в Молдавии; пост этот станет скоро весьма незначащим. Ты пользуешься доверием и уважением князя; не разлучайся с ним.

Александр. Москва, 22 февраля 1811 года

Поговорим теперь о злосчастном сем примирении, коего я желаю от всего сердца.

Апраксин согласен, что с нею это никогда не окончится; так что мы договорились назначить арбитров. Апраксин от нас, а с их стороны будет сенатор Николай Михайлович Сушков.

Разбойники из уездного суда нам пошли навстречу, всячески опуская то, что нам благоприятствует. Я пожаловался Гудовичу и в правительство, оба стали решительно за нас. Судьи приговорены к штрафу и возмещению нам убытков.

Нет, брат, я тебя никак в Москву не зову; служи и выслуживай себе хорошее. Не расставайся с твоим дорогим начальником. Не надобно более думать о месте, кое Гурьев мне дать предлагал, ибо новых департаментов делать не будут. Надобны миллионы для осуществления всех сих планов. Император все сие отложил. Надеюсь, что палатка не опоздает. Она давно в дороге; остается желать, чтобы была по твоим мыслям. Тетушка была у нас вчера, все так же добра и одинакова, велела тебя обнять, все наши слободские делают то же, Нарышкины, Волковы и Пушкины, дети также тебя обнимают. Сегодня был я с Фавстом в танцклассе. Танцующий Антон – совершенный медведь.