Константин Булгаков - Братья Булгаковы. Том 1. Письма 1802–1820 гг.

Вот письмо к Бальмену от его мадамы. Обнимаю его, Воронцова и всех наших добрых. Злосчастный процесс генерал-интенданта армии князя Дмитрия Волконского наконец окончился: должно ему уплатить 860 000 в казну, много других также обложены, по степени вины и средств.

Александр. Москва, 8 апреля 1811 года

Я неутомим в устройстве примирения с Анной Петровной, но эта женщина подлинно фурия: мы никогда к концу не придем.

Амплий Васильевич, как я тебе сообщил, также начал переговоры, кои обещали нам некоторое устройство дела. Последнее ее предложение было все продать, уплатить долги, а оставшиеся после сего деньги разделить поровну между ею и нами. Она дала два дня на размышление. Я согласился, и подлинно то было бы справедливо. Согласно расчету, который мы с Фавстом сделали, нам бы досталось 180 000 наличных денег. Амплий Васильевич понес мой утвердительный ответ; и поверишь ли ты, что эта женщина имела неблагоразумие отказаться от собственных слов? Амплий Васильевич возмутился. Не понимаю, что она задумала; хотела ли она нас прощупать? Но я никогда ни от кого не скрывал, что желаю окончить все полюбовно, да и ты тоже; я это твержу и всем должникам, которые от процесса страдают, по крайней мере пусть ее винят, а не нас.

Эта женщина – злобное чудовище. От нее бегут, ненавидят ее и покидают ее, сие бесит ее еще более, нежели видеть всеобщий и живой интерес к нам. Она снова обращалась в Сенат, упирая на решение уездного суда и требуя, чтобы забрали имение и дом, и проч. Сенат постановил: определение уездного суда совершенно уничтожить и предписать разобрать дело Гражданской палате, куда я подал уже апелляцию; прилагаю тебе копию с сей бумаги, из оной увидишь ты все течение дела. Сколько мог я разведать, Палата будет нам благоприятнее уездного поганого суда; трактовали там слегка о деле нашем и говорили, что, отложа право наследия, можно утвердить имение по одной духовной со всеми ее упущениями в форме. Я уже начинаю говорить с сенаторами, чтобы быть наперед уверенным во всех голосах, когда дело пойдет в Сенат. Все эти господа кажутся мне благосклонными, а Иван Владимирович Лопухин, который что московский Алексеев, сказал мне: «Дайте до нас дойти, мы вас защитим как должно».

Александр. Москва, 9 мая 1811 года

Я должен довольствоваться писать тебе по почте: прошедшую заставил меня пропустить внезапный отъезд Бальменовой, за которою муж прислал эстафету из Пинска. Она уже отправилась туда; квартира Бальмену назначена в Новограде-Волынском. Не знаю, как Машенька доедет. У нее бесконечный поезд, всего 16 человек. Сестра Пашенька, хотя и в лихорадке, последовала за нею; она им многие хлопоты доставит, но, с другой стороны, бедная Маша тоже не могла совсем одна остаться. Жанно сильно грустит, остался он без Митюши и без сестриц. Знаменское станет для него пустыней.

О примирении скажу тебе откровенно, что не имею надежды. Анна Петровна в удивительном ослеплении, не то чтобы уверена была в выигрыше тяжбы, но того не хочет понять, что лучше теперь ей взять половину, нежели все получить по окончании тяжбы. Она очень сердита на Сенат, который уничтожил все то, что постановил уездный суд, где она очень истратилась; жаловалась письменно Дмитриеву [Ивану Ивановичу, в то время министру юстиции], что в наших руках деревни и дом и что не берутся меры Сенатом. Дмитриев глухо предписал Сенату сделать окончание, на основании законов, и имение обеспечить. Сенату должно бы велеть взять все в казенный присмотр; но он, повелев уничтожить положение уездного суда, Палате гражданской предписал дело наше рассмотреть немедленно, а до решения обеспечить имение к пользе тяжущихся. Кузина бесится оттого, что мы в доме остаемся.

Отставка графа [81] Говорится про графа Каменского, сдавшего по болезни главное начальство над войсками, дравшимися против турок, Михаилу Илларионовичу Кутузову (тогда еще без титула). весьма для тебя досадна, но что делать! Вижу по твоему последнему письму, что и с Кутузовым все неплохо устраивается; уверен, что он тебя полюбит от всего сердца, когда узнает так, как граф. Не забывай быть любезен с нашим старым товарищем Инзовым, коего Кутузов особенно отличает, и Иван Никитич сможет тебе быть полезен при генерал-аншефе. Я слышал, что государь велел сделать бюст графа Николая Михайловича и что он поставится в Эрмитаже.

Отсюда что тебе сказать? Все помешаны на карусели, которую готовит молодежь здешняя, под руководством Степана Степановича Апраксина; она будет под Донским. Государь дал на это соизволение свое и место. Одно здание будет стоить вчерне 18 000 и будет вмещать 5000 зрителей. Подписка все еще продолжается, набрано уже до 14 000; все вместе: костюмы, бал, празднество – будет стоить около 50 000. Какое безумство! Я был на репетиции. Как далеко это от карусели, виденной нами в Вене! Помнишь ли Пальфи, Зичи, Брудера и проч.? Здесь будут четыре кадрили. Военная: тут Обресков, князь Голицын, Феденька Гагарин и Мордвинов. Венгерская: два графа Апраксина, Валуев и князь Андрей Гагарин, что увез у Зиновьева девку. Рыцарская русская: граф Толстой, граф Шереметев, Демидов, Дмитриев. Галльская: Нелединский, князь Волконский, не помню прочих. Сие трактуют как дело государственное: целый штат, канцелярия, казначеи, ассистенты. Шефы кадрилей: первой – князь Александр Федорович Щербатов, второй – Алексей Михайлович Пушкин, третьей – Виельгорский и четвертой – Чесменский. Главный обер-церемониймейстер – мой тесть. Под ним куча других: Питаша, князь Петр, Соковнин. Ассистенты церемонии: Цицианов – обер-гофмейстер, граф Толстой – герольдмейстер, Мертенс – гофмаршал и проч. Словом, карусель эта есть неисчерпаемая тема всех разговоров, а занятые в ней об ней хлопочут, как о спасении отечества. Надобно видеть тестя! Кстати, он меня почти принудил продать твою лошадь графу Толстому за 800; на следующий день ему за нее 1200 давали. Все верховые лошади вздорожали.

Будет три приза. Золотая сабля, серебряный бокал и прекрасные пистолеты. Как ты понимаешь, я устоял против всех сих искушений и сделанных мне предложений.

Александр. Москва, 30 мая 1811 года

Всякий раз, как ты графа вспоминаешь, сердце мое кровоточит. Ты еще не знаешь, что уже нет его, молодого героя, опоры отечества своего. Тут до сих пор все безутешны. Император написал матери душераздирающее письмо, кое будет вечным памятником любви его к покойному.

Александр. Москва, 27 июня 1811 года

Ну, сударь мой, гора, наконец, родила. Знаменитая карусель состоялась два раза, 20-го и 25-го числа сего месяца. Зрелище было внушительное, великолепное. Здание огромное у Калужской заставы, квадрат 200 сажен, было до 7000 зрителей, 300 музыкантов, уборы на лошадях пребогатые, набирали, где только могли. Постройка одного цирка стоила 20 000 рублей. Одним словом, все было великолепно. Ездоки не соответствовали зрелищу, мало очень ездоков хороших. Всеволожская кадриль отличалась великолепием, но, по моему мнению, Венгерская кадриль всех была красивее. Посылаю тебе при сем экземпляр произведения карусельного пиита Василия Львовича Пушкина.