Ирина Уварова - Даниэль и все все все

Господи. Да зачем они рядом с ним?!!

В том, что это они, сомнений, разумеется, не было и быть не могло. Чаще они скрывались в тени, а средь белого дня «работали» в исключительных случаях.

Я летела с хлебом, как угорелая кошка, но Степан уже исчез в подъезде. Те двое сидели на скамейке и на меня смотрели, а от них отходил в мою сторону домоуправ, вернее, хотел отойти и не мог, ноги не слушались: наверное, они ему представились или сам догадался, кто это, и он ничего не мог сказать, у него рот побелел и помертвел от ужаса. Интересное дело, что же, он гэбэшников не видел, что ли? Да черт с ним, домой, скорее домой!

Дома оказалось: они поднялись за Степаном по лестнице на второй этаж, дыша в спину. На площадке перед нашей дверью пробубнили:

– Слушай, в девять возвращайся, понял? Выйдешь позже – ноги переломаем. – И отправились в садик, на скамейку.

Татищев, естественно, завелся, впрочем, был весел.

– Оставайтесь ночевать, Степан!

– Нет! Уйду, когда решим разойтись, но не раньше. Тем более посол с семьей на даче, могу не спешить, никого не потревожу, хоть утром вернусь!

Они с Юлием уже сидели за столом, открывали вино, беседовали увлеченно. Кажется, они уже забыли случай на границе нашего дома.

Тоже мне гусары.

Они были выше ситуации.

Я – ниже.

Нужно было что‐то делать, и под предлогом пирога в духовке я отправилась на кухню, закрыв за собой дверь.

С одной стороны, «ноги переломаем» – это, скорее всего, филерская самодеятельность, низовая, так сказать: кому охота поздно домой тащиться? Так что вряд ли тов. Андропов лично обучал пешек хамству уголовного характера.

С другой стороны, если мелкая мразь такое себе позволяет, значит, чувствует, что многое дозволено.

Слежка наглая, открытая, открытость санкционированная – пугают.

Нет, ясно как божий день. Степана ночью просто так из дома выпустить нельзя. Юлия тоже, а он уж точно пойдет провожать до такси.

Было же такое: Воронелей – Сашу и Нэлку [8] Воронели – Александр и Нинель, в прошлом очень близкие друзья Юлия и Лары, и мои тоже. Он – известный талантливый физик, она – ярко одаренная поэтесса. Из-за близости к Ю. Даниэлю Саша подвергся гонениям; в конце концов, они эмигрировали. – в подъезде прижали, и довольно крепко: их пасла целая шайка топтунов. Очевидно, топтуны озверели от полного размыкания инструкций: с одной стороны, Воронелей из отечества выживали, с другой – не выпускали.

Татищеву же попросту дали понять, что ничего ему не прощено, ничто не забыто, а дипломатической неприкосновенности он теперь лишен. И КГБ объясняется с ним на первобытном языке знаков.

Что из всего этого следует?

Из всего этого следует, что нужно выстроить ситуацию дипнеприкосновенности.

Звонить в посольство глупо – суббота. Звоню иностранным корреспондентам – не отвечают! Премьера на Таганке – кого сегодня застанешь?

Но вот чудо: застаю Костю Симеса и Дусю Каминскую. Они успевают сообщить, что из-за меня опаздывают на Таганку, прежде чем я скоропалительно выдаю информацию о ЧП. Адвокаты – ушлый народ, всё понимают мгновенно: нужно приехать за Степой на машине иностранцев и чтобы были дипнеприкосновенны. Ясно. Жди. Вечно с тобой истории…

Здравствуйте, я тут при чем? И какие, собственно, со мной-то истории? Друзья, называется. Но обозлиться не успеваю.

ЗВОНОК!

Вот тут-то со мной и могла произойти история, самая настоящая, и какая!

Позвонил Космонавт.

– Хочу, – говорит, – сейчас к вам приехать. Журналы забрать. Надо, – говорит, – отметить выход такого номера.

Боже мой!

На мгновение вижу перед внутренним взором ослепительно прекрасную картину: вот от нас выходит Космонавт, в руках у него объемистый пакет печатной продукции, литература из подозрительной квартиры. Вот два топтуна кидаются к нему изымать. А после того летят прямо в открытый космос – навсегда…

Тут погасла моя ослепительная картина – нет, конечно, нет.

Я не знаю, можно ли космонавтам посещать наш дом, откуда ему знать, куда он позвонил и чья я жена. Фамилия у меня другая.

Я не знаю, можно ли Космонавту сесть за стол с Татищевым, нынче он не лучше диссидента, а может быть, и хуже. Да и вообще иностранец. Как-то раз друг наш Боря по-тихому ушел, когда к нам явился какой-то американец, шепнул в прихожей: извини, у меня секретность. Так Боря что – инженер, а тут Космонавт. Не могу я его подвести, ну не могу.

Но как жаль!

– Простите, – говорю и несу чушь, почему приехать ко мне сегодня никак нельзя, а завтра ему курьер привезет, диктуйте адрес.

Как же! Повезет наш курьер эдакую тяжесть, но это уже наше редакционное дело.

Между тем в комнате шел пир горой.

А на Таганке, наверное, антракт.

По телефону на всякий пожарный случай вызываю «народное ополчение»; молодые друзья с неплохой мускулатурой и оголтелой отвагой поспешили по первому зову. А как иначе довести дорогого гостя до машины?

Мне бы диспетчером быть, а не в редакции ошиваться.

На далекой Таганке спектакль приближался к концу.

«Народное ополчение» не только прибыло, но уже и уселось за стол, наверстывая и горячась.

– Они, – сказал Жора, – головы враз поворачивают, когда к вам идет кто-нибудь. Как птенцы стервятника.

Жора был художником-гиперреалистом.

– Ты их что же, с орлами сравниваешь?

– Еще чего, стервятник – это такая ворона. Итак, за успех нашего безнадежного дела!

Замечу в скобках – в те времена ничто так не окрыляло, как этот расхожий и почти обязательный тост.

Симесы прибыли на такси. За ними шла вальяжная и внушительная машина корреспондентов газеты «Монд» Амальриков. До их машины, остановившейся на улице, машины, приравненной к территории другой страны, в которую вход гэбэшникам заказан, – до этого спасительного объекта мы двигались шеренгой, самой неуклюжей на всем белом свете. В середине – Степан Татищев и Юлий Даниэль, ужасно веселые и беспечные, с флангов – «ополченцы», ужасно воинственные. Филеры замыкали шествие, храня безмолвие, они даже шли на воробьиный шаг от нас, во всяком случае, на пятки не наступали, и это был зримый выигрыш наших общих усилий. Жора заявлял в пространство, не оборачиваясь, но громко, на весь двор:

– Они у меня без погон на пенсию выйдут!

У меня и сегодня нет сомнений – он верил в реальность своей угрозы. Но он так и не узнал, что они, эти двое, сегодня имели шанс запросто остаться «без погон» только лишь с помощью номера журнала «ДИ СССР», тема – «Космос и культура».

Мои друзья нипочем не простили бы, что я не допустила на сцену боевых действий Космонавта с его громким и знаменитым именем.

Они были молоды и бескомпромиссны.

Они не боялись ничего и ни за кого.

P.S. Филеры никаких погон не носили. Когда шли на дело, были, как люди, в куртках.