Нина Штауде - Воспоминания

Н. М. Штауде в Полтавской гравиметрической обсерватории, 1933 г.

Суровый на вид, но большой души человек А. Я. понял, что долго мне в такой обстановке не прожить, и возбудил от своего имени ходатайство о том, чтобы мне разрешили по болезни досрочно вернуться на родину к матери. Я о такой просьбе даже не знала. Дошли, правда, сведения о том, что некоторые из репрессированных «мироведов» подавали персональные просьбы о снижении срока высылки и были амнистированы. Была удовлетворена летом 1933 г. и просьба А. Я. Орлова в отношении меня. Мне сообщили, что я могу ехать, куда угодно. В это время как раз начали обменивать паспорта. Благоразумнее было бы дождаться нового паспорта и тогда уже ехать, Но болезнь и желание поскорее увидеться с мамой и друзьями побудили меня выехать только со старым паспортом и справкой с места работы.

Мама и некоторые друзья встретили меня на вокзале. Это было в июне или в июле. Встал вопрос о заработке и об обмене паспорта. В отношении заработка Г. А. Тихов сразу же предложил мне работать по счетам для Пулкова. Именно продолжать мои исследования верхних слоев земной атмосферы, что в эти предвоенные годы интересовало авиаконструкторов. И Пулкову необходимо было включиться в работу оборонного характера. Так зародилась большая моя монография «Фотометрические наблюдения сумерек, как метод изучения верхней стратосферы», которую впоследствии я защищала на степень кандидата физико-математических наук. Трудно описать, с каким восторгом принялась я за этот труд. Надо было познакомиться с литературой, чтобы не «открывать Америку». Снова могла я, как бывало при подготовке к экзаменам, часами просиживать в любимой Публичной библиотеке. Снова, после перерыва в 2,5 года, отдохнувший мозг мой погрузился в сказочный мир самостоятельных выводов, путешествий в неведомых никому пока лабиринтах формул, которые должны помочь людям издали узнать хоть небольшой уголок Вселенной. Литературы по данному вопросу было немного, а для творчества — большой простор. Написав главу, я отдавала ее в рукописи Г. А., получала деньги по счету и принималась за следующую. Приходилось еще думать и о прописке, для чего надо было обменять паспорт. Но тут встретились затруднения. Не обошлось и без курьезов: однажды я долго сидела в очереди к тому лицу, от кого это зависело. В уме же пыталась решить математический вопрос, который мне не давался. А тут вдруг прояснило… Вынула карандаш и листок бумаги, и так увлеклась, что не заметила, что вся очередь уже прошла, и прием кончился. Вот досадно-то было на себя! Проехала с горя в Публичную библиотеку, а там выдает книги хорошая моя знакомая; я чуть не в слезах рассказываю ей о своей беде. Она дала мне умный совет — послать заявление и документы заказным письмом. Я так и сделала, и через 3 месяца был получен утвердительный ответ и приглашение прийти получать новый паспорт. Но до этого пришлось пережить еще много волнений. Жила я у мамы пока без прописки в том доме Лесгафта, где я жила с 1923 года. Все знали, что я хлопочу о паспорте и прописке и спокойно ждали. Но 18.ІХ среди дня доброжелатели сообщили мне, что сегодня ночью ждут проверки всех жильцов, и чтобы не подвести ни себя, ни других, мне необходимо сегодня же куда-то «исчезнуть». На решение было у меня всего несколько минут времени, и мама согласилась, что лучше всего мне поехать в Москву и там хлопотать о паспорте. Но на что поехать? Денег нет. Еще доехать до Пулкова — хватит. Простившись с мамой, я туда и «исчезла», но чтобы Тиховых там не подвести, заняла несколько рублей у оказавшегося там нашего аспиранта и поспела еще к вечернему московскому поезду. В Москве меня прописали друзья, как свою родственницу, на месяц. За этот месяц я ничего не сумела сделать в отношении паспорта, но написала еще одну-две главы своей работы и получила справку из Пулкова для милиции о том, что для выполнения срочной научной работы я командируюсь в Москву сроком до трех месяцев. Это как будто помогло, прописку мне продлили. И вдруг, дня за 2 до ноябрьских праздников, явился к моим друзьям милиционер и предложил мне подписать бумагу о том, что в течение 24 часов я обязуюсь покинуть Москву, иначе буду подвергнута аресту. Это вызвало смятение и даже слезы в дружественной мне семье, а трехлетний малыш подарил мне свой компас, чтобы я «не заблудилась». Я решила ехать недалеко, в Рыбинск, где еще недавно прожила год, и где есть хоть несколько человек знакомых. Это был правильный шаг: там я довольно легко устроилась счетоводом на большой машиностроительный завод, получила трехмесячный вид на жительство и временную прописку. Словом, приобрела все права на существование. В декабре мама телеграфировала мне, что можно приехать получать постоянный паспорт. Но мне надо было окончить годовой отчет по бухгалтерии, где я работала. Устроившие меня туда доброжелатели говорили, что нехорошо бросать учреждение, которое выручило меня в трудную минуту, да и сама я это чувствовала. Пришлось Рождество встречать в Рыбинске. Только в середине января был окончен годовой отчет и можно было думать об отъезде и говорить об этом с главным бухгалтером. И вышло удивительное совпадение: я вернулась в Ленинград как раз через 3 года после того, как меня арестовали, т. е. 20 января 1934 года, отбыв день в день присужденный мне трехлетний срок изгнания.

Итак, я снова в родном городе, имею постоянный паспорт, прописку. Жилплощадь наша, правда, уменьшилась, так как одну комнату я отдала вновь поступившему в институт профессору. Заработка постоянного еще нет, но могу заняться своими сумерками. Они сейчас особенно нужны, так как весной должна состояться при Академии наук Первая конференция по изучению стратосферы. Уже работает организационный комитет из довольно большого числа лиц, разбитый на секции соответственно намеченной структуре будущей конференции. Г. А. Тихов счел желательным пригласить и меня в состав организационного комитета, и даже по двум секциям — метеорной астрономии и атмосферной оптики. Это мне, конечно, была большая честь. Еще до начала съезда в этих секциях выступают предполагаемые на конференции докладчики, чтобы устранить спорные вопросы, обменяться заранее мнениями. Очень приятно мне было делать доклады о своих работах в среде выдающихся специалистов, до этого времени мне почти лично не известных. Председателем секции атмосферной оптики был Сергей Иванович Вавилов, будущий президент Академии наук. С каким вниманием слушал он мои доклады, как охотно тогда и потом представлял мои статьи для печатания в изданиях Академии наук! — Конференция прошла очень оживленно, интересно и содержательно. Уже чувствовалось приближение космической эры. После закрытия ее была образована постоянная комиссия по изучению стратосферы при Академии наук, под председательством С. И. Вавилова. Труды конференции были прекрасно изданы. Попали туда и мои работы [13] Сумерки и строение верхней стратосферы // Труды I Конференции по изучению стратосферы, 1934; теория Линдемана и Добсона, и некоторые следствия, из нее вытекающие // Там же. .