Франческо Пастура - Беллини

Стихотворение, которое называлось «Две надежды», синьор Морелли очевидно, по совету Флоримо — написал как бы от имени Маддалены. Она обращается к тому, кто был единственной надеждой ее жизни, — к Беллини. Девушка, которую он поначалу любил, а потом покинул, как бы раскрывает историю своих страданий, своего чувства, оставшегося неизменным. Понимая, что дни ее сочтены, Маддалена лелеет лишь одну последнюю надежду — ее возлюбленный, опечаленный смертью несчастной, придет и споет над ее могилой.

Это известие, столь неожиданное, заставило Беллини о многом задуматься и прежде всего попытаться разобраться в своей личной жизни. Он пришел к выводу, что складывается она неудачно, и главным образом потому, что у него слишком любвеобильный характер.

Счастливой была сердечная склонность к Маддалене Фумароли. Нежная, непорочная душа девушки рождала в ответ любовный восторг, выражавшийся во взглядах, вздохах, музыке, поэзии, даже просто в долгом, но выразительном молчании. Это была любовь почти идеальная, если бы не капля горечи от сурового и неумолимого запрета родителей Маддалены. Она пролила столько слез, а он так боролся, но нечто неумолимое встало между ними.

Он уехал. Ой сумел добиться успеха, а с лаврами пришли и первые излишества. Светская жизнь в салонах и все растущая слава толкнули Беллини к любовным приключениям, которые он считал «поверхностными и недолгими, потому что не отвечают моему сердцу». И все же он с каждым днем все больше отдавался этой жизни, потому что никогда не умел защищать свое любвеобильное сердце от постоянных искушений, какие могут встретиться на пути такого молодого, красивого и знаменитого артиста, как он.

Он понимал свою слабость и превращал ее в щит, чтобы обороняться. И тогда, не получая советов и не имея тормозов, он скатывался по лестнице грехов, пока не дошел до самого волнительного и бурного времени в своей жизни. Период этот начался в Генуе, когда он встретил Джудитту Турина, свое первое серьезное любовное увлечение. И Беллини оказался в сложной ситуации без достаточного опыта, лишенный нравственных опор. Единственный человек в Милане, кто мог помочь ему вернуться на прямую дорогу, была «мама» Поллини, с которой он был откровенен во всем. Но добрая синьора Марианна, несмотря на строгие нравственные и религиозные принципы, была также «женщиной, полной жизни», и ее сговорчивая совесть мешала ей всерьез критиковать не слишком-то пристойное любовное приключение, в которое пустился ее "сын». Похоже даже, что она поощряла его продолжать эту связь.

Другой человек, кто хоть и на расстоянии мог бы посоветовать освободиться от этого «романа», который с каждым днем все больше затягивал музыканта, был Флоримо Не верный друг, хоть и считал себя, исповедником и опекуном таланта Беллини, не реагировал как должно (и как ожидал сам Беллини) на рассказ о любовной связи с замужней женщиной, и не смог активно выступить против нее. Флоримо ограничился лишь упреком, что его друг губит свое здоровье и пренебрегает искусством. А потом примирился и признал свершившийся факт.

Этот бурный период, начавшийся в апреле 1828 года, длился до апреля 1833 года Целых пять лет черной лихорадки, переживаний, ошибок, уверток, сцен ревности, душевных страданий (не говоря уже о финальном скандале) «украшали» эту связь, лишившую музыканта покоя — позже он без колебания назовет все это «адом».

С отъездом в Лондон наступил период затишья, но вскоре в сердце Беллини вспыхнул свирепый пожар — любовь к Марии Малибран — пламя которого, к счастью, полыхало недолго благодаря твердости характера певицы — покорной исполнительницы замысла композитора, но безупречной женщины. Постепенно Беллини пришел в себя, и скандал, разразившийся в Милане в доме Турина, помог ему разобраться в природе своей любви.

Потом началась парижская жизнь. Поиски нового сюжета, соперничество с Доницетти, завоевание покровительства и благосклонности Россини, чувство стыда из-за того, что он целый год ничего не сочинял, стремление утвердиться в парижском музыкальном мире и взять реванш за поражение в Венеции — все это поставило его на ноги. Нужно было вернуться к счастливому состоянию Души, какое бывало у него, когда он повиновался голосу своего сердца, диктовавшему ему мелодии «Пирата», «Чужестранки», «Капулети», «Сомнамбулы», «Нормы», а также самые мучительные страницы «Беатриче», которую он считал не «худшей среди других своих дочерей».

Но нет очищения без власяницы, а власяницей, какую маэстро надел, была суровая дисциплина, на которую он обрек себя в уединении, в тишине, изнуряя возобновившимися муками рождения новых мелодий, И по мере того, как они возникали, музыкант чувствовал: все чище становится его сердце. Работа принесла ему успокоение, которого он искал, и в его письмах начало проскальзывать сожаление об ошибках прошлого.

«Я всегда работал, побуждаемый сохранением репутации и самолюбием, — писал он своей приятельнице графине Мартини после успеха «Пуритан», надеюсь и впредь поступать так же, ибо очень хочу все более прилежно заниматься, особенно теперь, когда избавился от любовных сетей, и да упасет меня боже от них на всю мою жизнь! Как я счастлив и спокоен, вы даже представить себе не можете…» И собирался начиная с января 1834 года упорядочить свою жизнь, создав семью.

Но и этот проект, если разобраться, оказался не очень-то реальным. Не столько из-за двухсот тысяч франков приданого, на которое он претендовал — что не так уж невозможно было найти, сколько из-за склада женщины, какую он хотел взять в жены. Поначалу ему приглянулась одна девушка, имя которой так и осталось неизвестным, но она была отвергнута, потому что «он не нашел в ней в высшей степени доброй морали и добродетельного поведения, какие должны отличать хороших жен…».

Второй претенденткой на его руку была молодая англичанка, чей «экстравагантный» характер подсказал ему направить свои поиски в другую сторону. И тогда он отправился совсем далеко: послал письмо Джудитте Паста, напомнив о старом, пришедшемся им обоим по душе плане — жениться на ее дочери Клелии. Он получил от отца ответ «чрезвычайно вежливый, но ледяной, не оставляющий какой бы то ни было надежды…».

В ожидании решения певицы баронесса Сельер, пожилая дама, очень привязанная к музыканту, хотела женить его на дочери знаменитого художника Ораса Верне [91], но Беллини обнаружил у нее такой «дьявольский и властный характер», что прошло всякое желание жениться на ней. Упрямо пытаясь подыскать музыканту жену, старая баронесса, отвергнув предложение отдать ему свою приемную дочь, еще слишком молодую (и «по натуре деспотичную», как он имел возможность заметить), выбрала новую кандидатуру — свою племянницу, которая показалась ему «тихой, не кокеткой, наверное, женщиной, какая годится для моей спокойной жизни композитора».