Франческо Пастура - Беллини

Единственное, что оставалось Беллини, чтобы вынудить чересчур скупого Дюпонселя выдать деньги, попросить министра порекомендовать директору сделать это. Но нужно было, чтобы рекомендация выглядела как доброжелательный совет, а не указание. Беллини рассчитывает на одного очень близкого к министру человека, который может помочь ему. «Если подобный шаг, — заключает он, — ни к чему не приведет, я готов согласиться, так как не могу больше сидеть без дела». На другой день после встречи с этим человеком Беллини сообщил Флоримо, что у того возникли некоторые затруднения, и министр, по-видимому, не сможет ни вмешаться в это дело, ни обязать директора Оперы, прикрывающегося параграфами регламента, нарушить правила, не скомпрометировав себя. И все же он обещал, что повидается с министром и постарается уговорить его посоветовать Дюпонселю прийти к соглашению с Беллини.

«Подождем несколько дней, — успокаивает друга музыкант, — узнаем, что предпримет министр, и я думаю во что бы то ни стало покончить с моей праздной жизнью, начать работу, согласившись на все, что мне предложат».

Беллини написал это 4 сентября 1835 года. Спустя девятнадцать дней он умер, так и не дождавшись столь важного для него ответа.

В первый день сентября с обычным визитом явилась к Беллини его давняя болезнь, которая неизменно напоминала о себе в жаркие месяцы, — у него началось привычное расстройство желудка. Продолжалось оно всего три дня. Ничего серьезного, тем более что на четвертый день музыкант уже мог сказать: «Сегодня чувствую себя лучше, думаю, что все прошло, вот только немного болит голова…» Иными словами, этому недомоганию он не придал никакого значения и, как мы знаем, в тот же день отправился в Париж поговорить с другом министра о рекомендации директору Гранд-опера.

Он ездил в Париж и в последующие дни, надеясь получить столь ожидаемые новости, а отчасти для того, чтобы убить время, которое, казалось, тянулось нескончаемо. Великосветское общество еще отдыхало на загородных дачах, и Беллини навещал ту или иную дружескую семью на их виллах в окрестностях столицы. Это были люди, с кем он сошелся в Париже, и его старые знакомые, среди которых выделялась волевая княгиня ди Бельджойозо, милейшая мадам Жобер, всегда улыбающаяся мадемуазель Карлотта Хандлук, язвительный Генрих Гейне.

Немецкий поэт был одним из немногих, кого Беллини не хотел видеть. Он был ему крайне неприятен, и маэстро ни от кого не скрывал своей неприязни. Причиной ее было садистское наслаждение, с которым Гейне, словно одержимый, постоянно преследовал музыканта, предсказывая тому скорую смерть. Он развлекался, изображая йеттаторе [92], чтобы попугать Беллини, который, как истинный южанин, был очень суеверен. Сам Гейне, рассказывая о своей мрачной шутке, не мог не заметить, что «пророчество приводило его в сильнейшее волнение… — и добавлял: — Он чувствовал какое-то жгучее отвращение к смерти и так хотел жить! Одно только слово «смерть» заставляло его дрожать. Он не мог слышать его, боялся его, как боится спать в темной комнате ребенок. А Беллини, — продолжает Гейне, — и в самом деле был добрым, милым, большим ребенком: иногда, пожалуй, несколько высокомерным, но стоило только напомнить ему о предстоящей близкой смерти, как он тотчас становился кротким, послушным и спешил двумя выставленными вперед пальцами — указательным и мизинцем — сотворить знак заклинания» [93].

Подобные эпизоды, способные развеселить разве только немца, видимо, повторялись не раз в домах, где Беллини имел несчастье встречаться с Гейне, который, используя болезненную впечатлительность катанийца, настойчиво преследовал его своими похоронными прогнозами. Свидетельницей одной из подобных сцен оказалась мадам Жобер. Это было летом 1835 года у княгини ди Бельджойозо на ее загородной вилле, куда она пригласила музыканта и поэта.

«Одной из жертв, на кого злорадство Генриха Гейне обрушивалось с наибольшей силой, — читаем мы в записках мадам Жобер, — был славный композитор Беллини, который, к своему несчастью, простодушно признался, что суеверен. Поэт, заботясь о своих ослабевших глазах, носил темные очки, и в самом деле выглядел настоящим йеттаторе. И надо было видеть, как он пользовался слабостью молодого итальянца, надо было видеть дьявольские гримасы, какими он сопровождал эту маленькую войну…» Однажды вечером после длительного разговора о спиритизме Гейне заявил Беллини:

— Вы — гений. Но ваш большой дар унесет ранняя смерть. Все гении кончают жизнь молодыми, и вы умрете как Рафаэль и Моцарт…

— Не говорите так, ради бога! Не говорите этого! — умолял Беллини. Но Гейне продолжал мучить молодого музыканта своим мрачным остроумием. Вот почему катаниец, как отметила мадам Жобер, «не скрывал своей неприязни к Гейне. Чтобы примирить их, — продолжает она, — я решила пригласить их к себе вместе с княгиней ди Бельджойозо и другими общими знакомыми».

Приглашение пришлось на первую неделю сентября. «В назначенный день, — рассказывала мадам Жобер, — все собрались к обеду, а Беллини не было. «Он боится йеттаторе», — пошутил кто-то. Но вот стукнула входная дверь. Это он? Нет, это был не он. В короткой записке автор «Пуритан» выражал сожаление, что не может приехать, так как плохо себя чувствует. «Это меня беспокоит, — проговорила княгиня ди Бельджойозо, — раз не приехал, значит, бедный Беллини действительно серьезно — заболел. Он был так рад этому приглашению!..»

Только Гейне никак не прокомментировал событие, а «громко расхохотался».

Однако княгине ди Бельджойозо было не до смеха. В тот же день она послала к Беллини в Пюто доктора Луиджи Монталлегри. Итальянский эмигрант, родом из Фаэнцы, исполненный свободолюбивых идей, он тоже попадал в разные переделки и вместе с графом Пеполи участвовал в революционном движении в Романье, а теперь находился в изгнании. Врач с многолетним профессиональным опытом, он состоял еще при итальянской армии, которая сражалась под командованием Наполеона в России, и, следовательно, прошел карантин.

Во Франции он жил с 1831 года, вместе с Пеполи был членом итальянской колонии, посещал все собрания итальянцев, в том числе в последние годы, в доме княгини ди Бельджойозо, которая тоже была в изгнании, хотя и добровольном. Дружба, связывавшая врача с Пеполи, сблизила его и с Беллини. Как общего друга княгиня и попросила его навестить Беллини в Пюто, установить диагноз и выяснить, что помешало маэстро приехать в Париж.

Монталлегри отправился к больному. Врач определил, что Беллини был, конечно, нездоров, сомнений не оставалось, но это была всего лишь диаррея (понос), что легко излечимо: достаточно придерживаться правильной диеты, соблюдать строгий постельный режим и принимать лекарства, какие он ему назначит. Все это происходило 9 сентября 1835 года.