Франческо Пастура - Беллини

Вслед за известием об успехе Флоримо отправил другу более подробный рассказ о втором представлении оперы. В театре снова присутствовала королевская семья, а также Никола Дзингарелли, которому Барбайя предложил ложу, «…чтобы тот мог стать свидетелем успеха своего любимого воспитанника. И в продолжение всего спектакля слезы радости текли по щекам этого прославленного ветерана оперы…».

Барбайя и Рубини пришли к нему в ложу выразить уважение учителю Беллини. А королева высказала свое удовлетворение оперой, пригласив в свою ложу Рубили и поздравив его. Темпераментная неаполитанская публика, как только король подавал пример, «бурно аплодировала» не только Рубини, но и Комелли и всем ансамблевым номерам. Словом, «полный триумф», как писал корреспондент.

Вскоре после премьеры «Пирата» в Неаполе Барбайя уехал в Милан, куда прибыл 7 июня. Беллини не захотел встречаться с ним. Он не мог забыть оскорблений, которые были в резком письме импресарио, особенно теперь, когда выяснилось, что, как он и предвидел, недостатки Комелли вызвали почти что провал оперы на премьере. Он был в этот момент в состоянии «сильнейшего негодования и поэтому, если бы встретился с ним (Барбайей), я не был уверен, что не наделаю глупостей».

Но Барбайя стоял в центре особого мира, вокруг которого бурлили жизнь и интересы оперного театра. Беллини, как и сотни других музыкантов, нуждался в нем. Он мог держаться с большей самоуверенностью и менее подобострастно, чем многие другие композиторы, но не решался подчеркнуто игнорировать присутствие «Наполеона-импресарио» в Милане. Чтобы соблюсти приличие по отношению к нему и в то же время не уронить своего достоинства, Беллини придумал умный выход из положения — он оставил свою визитную карточку импресарио дома, куда пришел, наперед зная, что тот отсутствует. Композитор рассуждал таким образом: «Если он захочет видеть меня, то пошлет за мной. А если не захочет, мне не стоит приходить второй раз, чтобы он не подумал, будто я нуждаюсь в нем…» И его достоинство не пострадает, потому что, когда Барбайя «…будет иметь удовольствие говорить со мной, он поймет, что я не подлец, который после оскорблений приполз к его ногам…» Если закрыть глаза на некоторую выспренность этих фраз, само по себе рассуждение не может вызвать никаких возражений, и даже сам старик Поллини одобрил этот весьма дипломатический шаг.

Рассказ Беллини о встрече с Барбайей выглядит комической сценой, персонажи которой и их диалог изображены так ярко, что и сегодня еще встают словно живые с выцветших страниц письма, посланного более века назад.

Барбайя понял, что визитная карточка, оставленная в его отсутствие, означает только одно: Беллини хочет избежать встречи. И он не стал посылать за ним, а решил подождать, пока музыкант сам придет к нему опять. Однако после чисто формального визита с карточкой прошло четыре дня, а Беллини так и не показывался у импресарио. Барбайя высказал свое неудовольствие Антонио Вилла, другу Беллини, когда они вместе обедали.

— Смотри-ка, этот «барон» Беллини так и не думает появляться, — съязвил он. — А ведь я уже четыре дня в Милане.

Вилла знал содержание письма Барбайи композитору — он читал его, так как получил для передачи Беллини в открытом конверте, и ответил немедля:

— А вы хотите, чтобы он пришел к вам после всех оскорблений, которые получил от вас?

Вот тут Барбайя дал волю своему гневу. «Он орал как дьявол», и это было очень хорошо, потому что он выпустил весь заряд желчи, который привез с собой из Неаполя и который непременно обрушил бы на Беллини, если бы встретил его сразу же по приезде в Милан. Он считал его «виноватым» в том, что «тот сделал все возможное», чтобы «Пират» не пошел в Сан-Карло. Но Вилла, «пожав плечами», усомнился в этом:

— Весьма вероятно, однако, я думаю, он на это не способен…

Об этом разговоре Вилла рассказал Беллини, остановившись в портике у подъезда театра Ла Скала, прежде чем отправиться на генеральную репетицию новой оперы Пачини «Кавалеры из Валенцы».

Вилла, без сомнения, был искренним другом Беллини и хорошо знал его горячий характер, но ему было также известно, какой нелегкий нрав у Барбайи. И не сомневаясь, что встреча музыканта и импресарио неизбежна, постарался снять напряжение и у того, и у другого. Он посоветовал Беллини пойти к Барбайе, потому что тот, между прочим, намерен «очень серьезно» поговорить с ним. Но музыкант и слышать не хотел о встрече — он не желал «связываться с этим сумасшедшим».

Пока они спорили, к театру подошел Барбайя. Он приблизился к Беллини и, «улыбаясь, пожал ему руку, приветствуя как обычно:

— Барон, вы получили мое письмо?

Беллини холодно ответил:

— Нет, не получал.

Барбайя, мрачнея, обращается к Вилла:

— Как, разве вы не передали?..

Вилла подтверждает, что передал, и тогда импресарио снова оборачивается к музыканту:

— Так как же?

На повторный вопрос, заданный тем же тоном, что и прежде, — рассказывает Беллини, — я ответил, что начало письма убедило меня в том, что оно адресовано не мне, и поэтому я порвал ого…»

Барбайя был сражен находчивостью и остроумием ответа «барона» и не мог не улыбнуться, хотя, по мнению Беллини, сделал это скорее для того, чтобы скрыть раздражение. Но импресарио не пожелал остаться в долгу у этого мальчишки и заверил его, что даст ему копию своего письма, дабы «тот читал его каждое утро…».

Но теперь уже инициатива в этой словесной дуэли была в руках Беллини и, сохраняя все тот же «ледяной» тон, он нанес противнику еще один изящный укол, ответив, что подобные письма «он может приберечь для кого-нибудь другого, а ему, Беллини, право, стыдно при одной только мысли, что Барбайя мог так плохо подумать о том, кто всегда был его благодарным другом…».

Гнев импресарио остыл после столь обезоруживающей тирады. За музыкантом осталось последнее слово, поскольку он получил бесспорный реванш. И судьбе было угодно, чтобы буквально в тот же миг и с Флоримо были сняты обвинения в заговоре.

Когда Барбайя рассказывал композитору об успехе «Пирата» в Сан-Карло на втором спектакле, к ним подошел слуга Поллини и передал Беллини утреннюю почту, где оказалось письмо Флоримо. В нем он повторял все то, что только что сообщил Барбайя, и даже хвалил Комелли, которая, преодолев первоначальную робость, пела очень хорошо.

Беллини воспользовался подходящим моментом, чтобы обратить разговор в пользу друга, который первым принял на себя гнев импресарио. Он передал Барбайе письмо Флоримо, чтобы тот убедился в искренности суждений человека, подозреваемого как агента-провокатора в подстрекательстве к «революции» против постановки «Пирата» в Сан-Карло.