Франческо Пастура - Беллини

«Я вышел на сцену под жуткие крики и аплодисменты…» — так музыкант называет шквал, которым его встретили восторженные зрители. То же самое повторилось и в конце спектакля, «когда бурными аплодисментами слушатели вызывали на сцену и певцов, и белокурого юношу, который написал для них музыку…». На остальных спектаклях, когда цены на билеты были снижены, «Бьянка» тоже собирала полный зал, и снова, как отмечал генуэзский корреспондент газеты «И театри», вызывала «все растущий восторг».

Беллини пробыл в Генуе до 30 апреля. Оправдывая такое длительное пребывание, он назвал Флоримо много разных причин, но самую главную, наверное, скрыл.

Он не определил для себя день отъезда в Милан и тогда, когда еще только вырисовывался успех оперы. «Пока побуду здесь, но в ближайшие две недели решу, когда вернусь в Милан, потому что климат там для меня лучше здешнего…» Вскоре начались переговоры с издателем — с кем именно, он не уточняет, но, по-видимому, все-таки не с Рикорди — о публикации новых сцен из «Бьянки» на условиях, что автор оплатит немногим более трети расходов и разделит пополам с издателем доход.

Потом, насколько можно судить, соглашение это было изменено: Беллини не должен оплачивать расходы, а гонорар его будет зависеть от количества напечатанных экземпляров. Поначалу он связывал свою задержку в Генуе с издательскими делами: «Пока не улажу все как следует с публикацией, не уеду отсюда…»

Однако позднее он уже больше ни разу не упоминает в своих письмах об этой сделке, и мы так и не узнаем, чем она завершилась. Совсем другая, более объяснимая и понятная причина задерживает его в Генуе: все растущий успех оперы и постоянные знаки внимания, оказываемые королем. «Побуду еще здесь, — признается он Флоримо после пятого представления «Бьянки», — чтобы порадоваться успеху своей оперы, и ты простишь мне эту слабость: но тщеславие свойственно всем людям, а я без этой пружины ни на что не способен».

И никаких опасений по поводу генуэзского климата, якобы менее полезного ему, нежели миланский.

Город, по которому, как ему показалось поначалу, «трудно ходить, слишком он запутанный», теперь уже не был в тягость Беллини, ибо композитор стал званым и желанным гостем генуэзской аристократии. На другой же день после премьеры «Бьянки» приглашения посыпались на него как из рога изобилия. У него не было ни одного свободного дня, и он подробно перечисляет другу Флоримо «множество синьоров», которые приглашали его, и «множество» приемов и обедов, на которых ему приходится бывать. Вчера у маркиза такого-то, сегодня в доме синьора такого-то, завтра у герцога такого-то, а в иных аристократических домах он мог бывать когда угодно, потому что там всегда были рады видеть его.

Подобная похвальба знатными именами и обременительными светскими обязанностями в фривольном, но не без важности тоне отражает определенную сторону характера Беллини. В какой-то мере все это хвастовство, конечно, деланное, но в то же время в нем чувствуется и удовлетворенное тщеславие молодого человека, которому, конечно, приятно, когда его чествуют, даже балуют, любя, и, может быть, понимают.

Как-то раз на балу в доме «некоего синьора Ульриха», когда Беллини «шел по гостиной», кто-то окликнул его. Оказалось, это племянница Наполеона — Кристина, дочь Люсьена Бонапарта, супруга лорда Дадли Стюарта — поклонница композитора. Она остановила его, чтобы высказать «много, очень много комплиментов». А на следующий вечер, встретив Беллини в доме маркиза Нигро, леди Кристина пожелала представить ему своего мужа, страстного любителя музыки, который обнял его и сказал, что только что прослушал первый акт «Бьянки» и приехал сюда, воспользовавшись балетом, идущим в перерывах между действиями, и сейчас опять собирается вернуться в театр, послушать и второй акт.

«Это очень обрадовало меня, — пишет Беллини, — во-первых, приятно знакомство с такой знатной семьей и, во-вторых, потому, что, уехав вскоре в Лондон, они окажут мне честь, рассказав там обо мне». И заключает: «Генуя — второй город в этих краях, где меня очень любят, и я из благодарности остался здесь еще на некоторое время, иначе был бы уже в Милане…»

И тут, желая выглядеть искренним, он говорит неправду. Наверное, скорее он хотел обмануть самого себя, а не друга. Но истина станет известна через несколько месяцев.

На открытие театра Карло Феличе в Геную съехалось много энтузиастов из других городов, в том числе из Милана, чтобы присутствовать на событии, к которому обращены «взгляды всех любителей музыки в Италии и в соседних странах…». Это были оперные завсегдатаи и, разумеется, почти все приятели Беллини, который, как только освободился от репетиций и забот о премьере, присоединился к ним и почувствовал, будто снова оказался в Милане: его опять окружали любящие друзья, и он ощущал себя в привычной и приятной обстановке.

В числе многих миланцев, оказавшихся в Генуе, были маркиз Висконти и молодая герцогиня Камилла Литта, супруга герцога Помпео Литта [48] Литта, Помпео (1781–1852) — герцог, итальянский историк и политический деятель. Во время революции 1848 года был во временном правительстве военным министром Ломбардии, а затем начальником миланской национальной гвардии. Написал книгу «Знаменитые итальянские фамилии». и сестра герцогини Дориа. Наполовину жительница Милана, наполовину жительница Генуи, молодая герцогиня Камилла устраивала приемы. Вместе с миланцами приехала еще одна «молодая, прекрасная, приветливая синьора с такими прелестными манерами, что, увидев ее, невольно замираешь…». Беллини был представлен ей маркизой Ломеллини. Синьора отнеслась к музыканту «с такой добротой», что он почувствовал себя покоренным.

Он слышал о ней в доме Поллини, а она, конечно, знала о нем благодаря успеху «Пирата». До сих пор они ни разу не виделись, но теперь сразу же почувствовали себя старыми друзьями. «…Таким образом во время моего пребывания в Генуе, — признается Беллини через полгода, — начиная со дня премьеры, я почти каждый день виделся с нею…» В театре, в гостиных, на приемах. Он даже навещал ее дома, когда она заболела. Вот почему, оказывается, Беллини не решался уехать: он потерял ощущение времени и утратил контроль над собой.

Это было началом самой большой ошибки, какую совершил Беллини в своей жизни. Он словно предчувствовал это и, наверное, именно поэтому никому ничего не говорил. Он предпочел прятать в глубине души злое пламя, которое ослепляло его и сжигало ему кровь. Между тем, достаточно было лишь однажды проявить силу воли, каким-либо образом отвести душу, и он был бы спасен. Но у него не хватило мужества поступить правильно. Он оставался в Генуе до тех пор, пока синьора не уехала домой. Потом и он вернулся в Милан в обществе маркиза Висконти, который любезно предложил ему место в своей карете. Теперь он чувствовал, что голова его полна мрачных мыслей.