Франческо Пастура - Беллини

Премьера «Пирата» в венском театре состоялась 25 февраля 1828 года. Партию Имоджене пела Комелли. После третьего спектакля Рубини сообщил Беллини, что опера произвела «определенный фурор» и что его жена, исполняя свою партию, сотворила настоящее чудо.

В Милане, однако, поначалу прошел слух, будто «Пират» провалился в Вене из-за Комелли. Известие это было, впрочем, сразу же опровергнуто самой же газетой «И театри», которая и напечатала его. Некий полковник Вайн, австриец, большой поклонник Беллини, энергично опротестовал сообщение — он сам присутствовал на спектакле в Вене и был очевидцем горячего приема, оказанного опере. Позднее стало известно, что слух о провале «Пирата» исходил от отца Пачини, певца, подвизавшегося в Каринтийском театре.

Но что бы ни происходило в это тревожное для Беллини время, он ко всему относился как к событиям второстепенным, которые сами себя изживут. Наиболее важным делом была для него сейчас «Бьянка», которую он еще не успел обновить полностью из-за того, что отчаянно недоставало Романи. И музыкант, рассчитывавший 12 марта быть в Генуе, 13-го числа еще находился в Милане и надеялся, что вечером приедет наконец дилижансом из Венеции поэт.

Генуя показалась Беллини городом, «по которому трудно ходить, слишком он запутанный из-за множества улиц: чтобы повидаться с кем-то, нужно потратить чуть ли не полдня…». А ему на первых порах следовало повстречаться со многими, во всяком случае с теми, к кому у него были рекомендательные письма, которыми его снабдили миланские друзья. Писем, видимо, было немало, если он так уставал от блужданий по Генуе. Но путешествия эти были необходимы, чтобы войти в высшее генуэзское общество, в поддержке которого он, новичок в столице Лигурии, очень нуждался.

Нам известно, что один из первых визитов он нанес маркизе Дориа, дочери своей миланской покровительницы герцогини Литта. Маркиз Висконти рекомендовал его маркизе Ломеллини, в дом которой он был приглашен на обед, где познакомился с маркизой Паллавичино, а также с губернатором и многими другими представителями знати.

Однако, устанавливая связи с высшим генуэзским обществом, он обнаружил, что рекомендательные письма оказались излишними, поскольку весть об успехе «Пирата» дошла и сюда. «Ах, этот Пират», — восклицает он, — он принес мне прочную репутацию!» Теперь следовало еще больше закрепить ее в Генуе.

Светские приемы тем не менее не отрывали Беллини от дела. Он выехал из Милана вместе с Романы, и в Генуе, очень возможно, они остановились в одной гостинице. Поэт сразу же принялся за работу — обдумывал стихи для каватины, которой начинается партия Бьянки, и сочинял большую сцену для финала оперы.

Этим двум номерам Беллини придавал особо важное значение. Он обещал Крешентини, педагогу Този, что постарается как можно лучше подать его любимую ученицу, написав для нее такую же впечатляющую и но яркости и по размерам партию, какая была у тенора Давида, и певица сможет с блеском показать все достоинства своего голоса. Композитор надеялся, что Романи успеет закончить стихи для этих двух сцен до приезда Този из Неаполя.

Но когда она явилась, поэт еще только начал сочинять стихи.

В другой ситуации, зная привычки Романы, подобная задержка была бы вполне обычным делом, но сейчас приходилось волноваться всерьез. «7 апреля опера непременно должна выйти на сцену», — сообщал Беллини Флоримо. Репетиции оркестра начались уже 24 марта, все постановочные цехи пришли в движение, и никто не мог отложить дату открытия нового генуэзского театра.

Музыка каватины — номера, состоящего из двух разных по характеру частей — была уже написана, правда, на другие стихи, и Беллини решился показать ее Този. Они вместе — оправдалось роковое предсказание — прошли «все сложные места, хоть их было и немного в этих двух частях…», для завершения и инструментовки которых приходилось ждать только Романи.

Чтобы ускорить дело, Този, возможно, с согласия Беллини, прибегла к весьма практичному и надежному способу — пригласила поэта и композитора на обед и, ловко воспользовавшись расслабленностью и приятной эйфорией, которые обычно наступают после роскошного пиршества, заставила Романи пообещать, что он завтра же завершит недостающие две сцены. И есть все основания полагать, что Този и Беллини отлично преуспели в своем намерении.

Номера Този были отрепетированы с оркестром 2 апреля. Беллини поспешил написать Флоримо, что опера закончена, но забыл поздравить дорогого друга с именинами, которые приходились как раз на этот же день. Забывчивость говорит о занятости музыканта и его озабоченности перед премьерой.

Оркестровые репетиции позволили Беллини понять, какое впечатление могут произвести на публику и новые и переработанные сцены. Певцы, репетировавшие за клавесином, тоже были довольны своими партиями. Хорошо отозвался о музыке и концертмейстер первых скрипок, дирижер оркестра Серра, который еще до начала репетиций пожелал послушать «кое-что» в исполнении самого автора. «Я сыграл ему увертюру и финал, — вспоминает Беллини, — и они очень понравились ему…» Впечатление от оперы росло по мере того, как продвигались репетиции и к уже стройно звучавшему оркестру присоединились голоса певцов, прежде готовивших партии отдельно, а теперь начавших перевоплощаться в своих персонажей.

Беллини очень повезло, что был доволен Серра, человек, которому трудно угодить и который, «будучи превосходным контрапунктистом, а также большим любителем покритиковать, — продолжает Беллини, — от моей музыки пришел в восторг, утверждая, что она разумна, полна философии… и в Генуе меня называют счастливчиком из-за того, что я угодил Серра…»

Беллини перечисляет другу «надежнейшие» номера, то есть те, успех которых обеспечен, потому что они поручены хорошим певцам и, несомненно, понравятся публике. В их числе Беллини называет предваряющий новую сцену тенора «хор заговорщиков, который мне очень, очень удался…». Начало этого хора сходно с темой адажио знаменитой сонаты Бетховена, известной всем под названием «Лунная». Номер этот, видимо, действительно нравился и самому автору, если впоследствии он вставил его в свою «Заиру», а потом перенес в «Норму», где хор обрел долгую жизнь.

Однако все эти признаки, предвещающие успех, — «певцы исключительно довольны», оркестр играет «с большим удовольствием, не проявляя никакой неприязни», слух, разнесшийся по всей Генуе, будто Беллини написал «божественную музыку, которая произведет такой же фурор, как «Пират», а Давид считает, что даже больший», — не вскружили голову молодому автору. Именно в эти дни он особенно стойко проявил силу характера, полагаясь больше на реальные факты, нежели на пьянящие мечты: «Я же лично ни во что не верю, пока не состоится премьера… Да позаботится обо всем господь, я в его власти».